Когда-то Рейнеке тоже был молодым. Импульсивный, жесткий, озлобленный на мир, он не раз и не два получал от наставников по зубам, лез в драки, самоутверждался любым способом даже, когда не хотелось. Умение оставаться равнодушным, безучастным в любой ситуации, к любой ситуации пришло не сразу. Точнее еще не пришло.
Видимо, не дождется.
Значит, не будем ждать.
Эбельт смотрел на бинты. Бинты говорить не умели, но, похоже, слушатели из них получались отменные. Рейнеке не мешал. Не хочет смотреть в глаза – его право. Рейнеке смотрел. Иногда взгляды пересекались – нужно было говорить. Нужно, но не обязательно. Убедительная тишина стоит торжественной речи. Тишину нельзя ни купить, ни продать. Эта тишина была не столько убедительной, сколько многозначительной – значить она могла, что угодно и что-то непременно значила. Пока Рейнеке не понимал, что именно. Разберется потом. Не все сразу. Нет, не все.
В коридоре толпились жадные до препарации лекари. Препарации и денег. Сегодняшнее жалование они отработали хорошо. Отработали сполна. Надежды на сверхурочные он им не даст.
- Да, - кивнул Рейнеке, от чего шею свела судорога. – Надо выспаться. Можешь пойти к себе, можешь занять кушетку.
Крайне неудобную, явно не предназначенную для крепкого, здорового сна.
- А я, пожалуй, все-таки отдохну. Долгий был денек. Я сам, сдается, постарел на целую вечность.
Рейнеке врал. Старым он себя не чувствовал. Мешала гордость. В кой-то веке не за свои собственные… подвиги.