Вацлав корчился. Ощутимо дали под дых, повалили. Повалили и дело с концом. Уж больно правдоподобно корчился, уж больно правдоподобно пропиталась кровью повязка на руке, правдоподобно тяжело и прерывисто дышал – не подкопаешься. За человека его не считали, не считали за половину человека – без часу покойник, о таких беспокоиться не принято. Да и потрохами вонял знатно – теми, в которых вывалялся; теми, которые лезли наружу из собственной раны, бесспорно, не терявшей времени даром; которые, бесспорно, позволили культе неплохо подгнить. Теперь та часть солдат, что не была озабочена скорейшей депортацией в камеру недострелянного пленника – Юрек его звали, припомнил Вацлав, - с любопытством следила за охотой на волка. Приоткрыли рты бравые детины, пришедшие на выручку молодцу, прихватившему девку. Смотрели с любопытством, озорным огоньком в глазах.
Чувства арбалетчиков, чувства вояк, оказавшихся рядом с волком, Вацлав понимал и разделял. Что хуже, думали они, - не выполнить приказ или перевыполнить? Потому, видать, и позволил повалить себя горе-псарь с веревкой. Потому, видать, не стреляло окружение чернявого с бородой клинышком. Волк пытался сбежать. Сбежать или удавиться. Ему не препятствовали. То ли надоело играть в догонялки; то ли предчуяли стрельцы с мечниками спешащего по коридору знакомого черномордого ария. Вацлав не знал.
Вацлав корчился.
Корчился и полз.
Не знал он ничего, ни на что не рассчитывал. Хотелось одного – помирая, забрать с собой побольше курвиных выблюдков. Не самому, так чужими руками.
Двое хренов, теснивших девицу к камере, приостановились. Чуть опустилась – он видел локоть – рука сжимавшего кинжал у горла девушки.
Вацлав корчился.
Корчился и полз.
И ноги у девки были стройные. И простым было у девки платьице. Что именно он делает – пытается красаву повалить или раздеть – Вацлав не понял. Пятерня обхватила ногу, вместе с ногой – часть подола. С силой рванула вниз. То ли заставляя упасть, то ли разрывая платье. Так или иначе тот, чья рука сейчас, ослабев, зажимала девку, должна была скользнуть следом, вместе с платьицем - вниз. Вместе с рукой должен был – обязан – скользнуть и сам зажиматель. Если девка перехватит кинжал – будет хорошо. Не перехватит? Никак не будет.
Терять тут нечего и некому. Разве что волку – зубы да хвост.
- Волк нужен живым! - орал Эскада. - Живым!

Пса (волка?) зацепило выстрелом, откинуло от де Эскады. Обидно. До сих пор Роман, сволочь, мать его налево, жив, и ничего-то его не берет! Как заговоренный! Эх, если бы не Элька…
Выбора не было – не мог Юрек ею рисковать, не хотел, поэтому молча ждал, пока трое арбалетчиков, бросившихся выполнять приказ, доберутся до него, пока заберут меч, дав в морду для профилактики, пока Роман проорется на своих подчиненных.
Однако и на этом веселье заканчиваться не спешило: волк, вырвав из рук своего ловчего веревку, пытался удрать, остальные – кто бросились за зверем, кто с интересом наблюдали за процессом, но, так или иначе, отвлеклись все.   
Из-за окруживших его людей Юреку плохо было видно, что произошло у Эльки – видел лишь, что мужик ее выпустил,  а как и почему – не до выяснения сейчас.
Рука в кулак сжалась сама. Один из бравых ребят-арбалетчиков, сложился вдвое, получив под дых, второй схватился за лицо, прикрывая разбитый нос – локтем по морде тоже неприятно. Третьего Юрек просто оттолкнул, выхватывая из рук уже успевший стать «своим» меч. На этот же меч, перекинув сталь в левую руку, впрочем, тут же и нанизал.
А дальше не глядя и без остановки, пока нарастающий туман в голове не взял верх над оставшимися крохами сознания. Может арбалетчики – ребята и не промах, но только со своими арбалетами. Юрек не обращал внимания, кто и где – думать не успевал, все автоматически, без разбора, - методично расчищая дорожку до родственницы Волоха. Ему-то все равно: обе руки тренировал – его же хлеб, - а вот противнику, поди, не очень. Своей боли уже не чувствовал, зацепил кто или нет, даже не заметил. Остановился отдышаться, лишь когда Элька оказалась за его спиной, а пространство вокруг - относительно свободным.
Бросил взгляд на покалеченного мужика рядом. Вероятнее, сдохнет, не выживет – выглядел больно хреново. Вроде и знаком, но, где виделись, память не подсказала. Да и вспоминать некогда.

Отредактировано Юрек (2013-02-04 17:21:28)

И отчего не бегут, думал Вацлав, понимая, - некуда; а думать не запретишь. Почему не бегут? Подниматься не спешил. Не потому, что не получалось – не за чем. Вон, девке помог, получил по пальцам, все равно помог. Малая, а радость. Больших радостей не было. Из адова полчища перебили не всех. Стоял живой-здоровый чернобородый, переминались с ноги на ногу арбалетчики – ждали чего-то. Как в сказке. Дурной такой сказке, не на ночь сказанной. Ждали не чего-то, понимал Вацлав, ждали кого-то. Кого-то, кого нужно вести. Кого-то, кого нужно направлять. Кого-то, кому нужно поднимать веки. Переслушал сказок на свою беду Вацлав Лец. Это в сказках храбрость с отвагой всех победят, на деле выходило – всех победят те, кто всех перебзят. Взять чернобородого – глаз дергался; лицо бледное, мокрое, а взгляд торжествующий.
Было с чего. Об этом Вацлав догадался позже.
Догадался, когда вплыл обратно в коридор ничем не скованный, никем не несомый оборотень – вплыл по воздуху; близко от земли смешно колыхались змеи повисших на нем веревок. Волк мог сопротивляться, мог отчаянно бороться – силе, державшей его, было без разницы. Ступившего в коридор черномордого ария Вацлав узнал сразу. Виделись в лесу. Он не дал им с оборотнем подохнуть, порталом доставил сюда. Прибил бы, мать ети, прибил бы там и тут не пришлось бы мучиться. Не прибил.
Воздух в коридоре сделался тяжелым, липким, как перед грозой – не надышишься таким, хоть руками запихивай в глотку. Начинала кружиться голова. Голова кружилась у всех, кроме ария.
- Обратно, - распоряжался маг, беспрекословно следуя приказам Эскады, - в кельи… В келью. Завести, запереть, выпускать нельзя.
Воздух клонил к земле. Тяжелый, как гранитная плита.
- Полегче! – просипел Эскада, хватая ария за рукав. – Своих перебьешь!
- Своих? – удивленно скривился черномордый, давал понять – своих для него не было. – А…
Выдохнул чернобородый. Выдохнули арбалетчики; выдохнули и вдохнули вояки из оставшихся в живых. Хотел было вдохнуть и выдохнуть Вацлав – не вышло. В число «своих» он не входил. Не входил Юрек, не входила девка, не входил Эбельт. Их будут давить до тех пор, пока не потеряют сознания. Обессиленных бросят в камеру и…
Что будет дальше, Вацлав не знал. Сомневался, что окажется с кем-то в камере. Прибьют скорей всего. Взять с него нечего.
Дышалось тяжело. О том, чтобы удержать в руке меч не могло быть и речи.

Отредактировано Вацлав Лец (2013-02-05 09:22:12)

Воздух сгущался.
Мир качнулся вправо-влево, замер… Качнулся снова.
Торжество на лице де Эскады не заметить уже было нельзя. Фиг ли радуется? Юрек бросил взгляд на зарубленного арбалетчика. Снова на Романа. Как во сне шагнул к валявшемуся на полу бесхозному арбалету. Что ж так тяжко дышать? Ничего, он дойдет и харматанский прихвостень не будет так радоваться. Порадуется сам Юрек…
Мимо Романа по воздуху проплыл волк. По воздуху? Юрек остановился. Плохо с рассудком, совсем плохо, крепко приложили… Он моргнул, мотнул головой, пытаясь отвести наваждение, но волк все так же парил над полом.
А за ним шел человек…
Ему радовался Роман. Маг, чтоб их всех тут  разорвало! Снова распроклятый маг!
Голова кружилась, мир качался, как с хорошей пьянки.
Пришлось опереться на меч, чувствуя, что пол так и норовит уйти из-под ног.
Воздух кончился. Внезапно. Ни вдохнуть, ни выдохнуть. Юрек видел как плохо Эльке (платье бы ей поправить), как хреново калеке рядом (как же все-таки его имя?), даже волку (псине?) и то не сладко, хоть и летает над полом кругом почета (какого ж хрена он летает?). Мысли спутались окончательно.
Юрек судорожно сжал рукоять клинка. Из последних сил пытался бороться, жить, пока в груди не стало больно, пока перед глазами не поплыли пятна. Упав на колени, вцепился окровавленной рукой себе в горло, словно это хоть как-то могло помочь – может и разодрал бы, если б мир вдруг не погас окончательно.

Отредактировано Юрек (2013-02-05 01:11:59)

У кота девять жизней, у собаки — одна; у человека, родись он не к месту, вообще жизни нет. Печаль кругом, тоска, кручина. И пожил бы вроде, порадовался — не дают. Без тебя есть кому жить; есть, кому в поле работать, есть кому — за столом ложкой. Жизненная круговерть — семерым жрать, одному сглатывать. Сухо, черство, и не солоно, и не хлебавши. Ни о чем похожем не думал гвардеец Вацлав Лец — то ли настоящий гвардеец, то ли воспоминание.
Как в камеру засунули, не помнил. Спасибо, на дороге гнить не бросили, вонять да киснуть под подметками. Сознание возвращаться не хотело. Его и не просили. Первое, что увидел Вацлав, - свет. Желтоватый свет. Факелы. Матушка-отчизна! Это ж какой конфорт, какое улучшение житейских, мать их, позиций! Впору шею гнуть, разведывать, примечать знамения милосердия божьего. Мало ли? Факелы факелами, а вдруг взял Господь да послал сверхов ошметок курвы на землю грешную, даб детей своих развлечь и чтоб потешились... Вацлав сглотнул. Курв поблизости не было: ни целиковых, ни — спасибо, Господи, ошметочных. Была девушка. Спаслась. Умница. Нехотя Вацлав проморгался. Облизнул губы. Не помер. Опять не получается. И для чего в живых оставили? Сам ответил: вестимо, для чего — чтобы тут подох, чтоб гнить начал, чтоб мешал другим жить, думать о спасении. Суток пять-шесть с гнилым трупом под боком и ты расскажешь все, еще больше сделаешь — только б выпустили, дали глотнуть свежего воздуха.
Заметил Эбельта. Не помер оборотень. Выходит, и у оборотней не все всегда получается.
Очнувшись, первым делом прислушался. За дверью — тихо. Ночь, что ли? А они и не выпивши. Усмехнулся бы, рассмеялся бы. Подавился вдохом, раскашлялся. Хлыст отобрали, теперь не повесишься.
Девка что-то делала, о чем-то спрашивала.
- Блядство, - отозвался Вацлав; четко, лаконично, по-военному метко характеризовал ситуацию.

Солнце нещадно пекло, заливало слепящим светом двор, не оставив бедным страждущим ни капли тени. Не спасали ни старые, местами пообвалившиеся стены замка, ни сама цитадель (тьфу, млин, язык не поворачивался называть такую развалюху таким пафосным словом!) – палило как в аду. Ханна-ключница – тощая невысокая женщина лет за сорок, всегда опрятная с аккуратно уложенными вокруг головы косами, - семенила к крыльцу, любовно обнимая  крынку с молоком да отпинывая с дороги вертящихся под ногами кур.
А на крыльце сидела галка – важная, черная, - косила умным глазом, прислушивалась.
И невыносимо хотелось пить...
Ханна обернулась, улыбнулась, обрадовалась. Протянула Юреку кувшин, словно угадала, что от жажды скоро сдохнет. Что-то говорила – губы шевелились, - но слова так и не прозвучали. Беззвучно суетились куры, беззвучно гулял по двору ветер, беззвучно говорила Ханна.
Юрек протянул было руки, хотел взять, но стоило прикоснуться, глиняный бок кувшина пошел трещинами. А за ним и руки Ханны… Она не заметила, все еще улыбалась.
А позади вставала стена огня...
Юрек отшатнулся. Хрен в ней с жаждой!
Мир тряхнуло. Кувшин рассыпался осколками стекла. Вместе с молоком. Вместе с Ханной.
Солнце заволокло дымом. А галка на крыльце ухмылялась.

- Юрек… - откуда-то издалека, из другой реальности, другой жизни.
Равиц открыл глаза, тут же столкнувшись взглядом с нависшей над ним девушкой. Сразу вспомнился и неудачный побег, и де Эскада, и черномордый арий. И грудь у Эльки хороша…
- В порядке я, - успокоил Юрек, облизнув пересохшие губы.
Потихоньку поднялся, сел, прислонившись спиной к стене. Присниться ж бред! Обняв Эльку, притянул к себе. Что еще сказать, не нашелся – все плохо, и девчонка не дура, сама видит.
Зато людей на этот раз в камере прибыло. И нелюдей тоже.
- Блядство, - заметил новый товарищ по несчастью - однорукий вояка из коридора.
- Грр, – многозначительно подтвердил пес-волк. 
Юрек грустно усмехнулся. Верное слово. Ни отнять, ни прибавить. Со всем согласен.
- За что вы здесь? – поинтересовался у мужчины. Не в потолок же смотреть. – Вроде и виделись, но по голове приложили, память, видимо, вышибло – не вспомню.

Отредактировано Юрек (2013-02-05 19:13:26)

Юрек был жив. И однорукий, назвавшийся Вацлавом, тоже был жив. И волк.
И это было единственной хорошей новостью.
Хотелось пить. И есть. И спать. И голова все еще болела.
Прижавшись к Юреку, Элька молча рассматривала новых знакомых. Слушала. Размышляла. Однорукий пришел в себя на удивление споро - еще в коридоре больше на живой труп походил. Впрочем, на культю, оставшуюся от его руки, Элька старалась не смотреть. Не от отвращения - злить не хотела жалостью. Не любят мужики, когда их увечными считают, сколько раз уж замечала. Смотрела на лицо, в глаза... на волка...
На оборотня?!
А она его за хвост... вот дурость-то!
Вспыхнув, Элька отвела взгляд от мохнатой морды, надеясь, что в полумраке выражения лица не видно. Прежняя, вчерашняя, Элька еще и испугалась бы. Да что там - та дура и мышей боялась, ничего о настоящем страхе не зная. Не видела горящего дома - рушащейся жизни. Не слышала жутких булькающих хрипов умирающих. Не задыхалась от бессилия под небрежно брошенным заклятьем ария. А сейчас и не сомневалась, что де Эскада с его прихвостнями найдут способ заставить испытать еще больший страх.
Может, потому и сейчас его, страха, не было. Злость была. Усталость была. Надежда - глупая, детская, - и та еще была.
- и дом всегда в целости…
"В целости? Знал бы ты, Вацлав, как больно пнул сейчас..."
- Нет больше дома, - безэмоционально сообщила Элька, глядя поверх волчьей головы. - Сожгли все. Харматанцы, - Волох бы на стенку полез, посмей она, девка, так запросто влезть в мужской разговор. Чтоб ему на том свете гореть пожарче, чем в арийском коконе. - Из-за Волоха, - добавила она, припомнив чертова родственничка. - Он с ними какие-то дела крутил, а нас допрашивать принялись. А мы и не знаем ничего. Матушку мою где-то здесь прячут, - при мысли о госпоже Алисии на отупевшие было мысли вновь накатило отчаяние. Что-то с ней сделают? Элька теснее прижалась к Юреку. - Как думаешь, долго нас тут... держать будут? - совсем тихо спросила в пустоту.

Отредактировано Элька (2013-02-05 20:40:49)

Вацлав Лец. Имени Юрек раньше не знал, но самого гвардейца вспомнил. И Эбельта этого… Как забыть? Сам ему в лоб дал и к Волоху притащил. Знал бы тогда, чем все закончится, отпустил бы сразу на четыре стороны - руки марать не стал. Теперь делать уже нечего: каша заварилась, без самогона не расхлебать. Эх, так бы сейчас и выпил, если б было что! Да, впрочем, и воды бы сейчас выпил, где уж до чего другого.
Оборотень, значит... Оборотней Юрек еще не встречал. Слышал, что есть такая зараза – опасная и неразумная, - но своими глазами не видел. Впрочем, почему неразумная? Ведет себя волк, тьфу, Эбельт, пока вполне адекватно: не бросается бешеным зверем и не пытается сожрать ни его, ни Эльку - лежит себе под боком у Вацлава, слушает, что-то в своей волчьей голове соображает.
- Значит,  и мы с Элькой здесь для красоты и компании, - подытожил Юрек слова Вацлава. - Эльвия де Борже, - представил он девушку, чмокнув в затылок. Волосы до сих пор пахли цветами… Чем она их моет? Так бы нос и не убирал. А что «хорошая» знал, можно было и не говорить. – Родственница Волоха. И бабка де Борже – тетка Яцека - тоже здесь где-то была… - осекся на полуслове, исправился: - Есть. Толку от нас никакого. Дел Волоха не знаем, что и кому он задолжал – без понятия. Я всего лишь охранял его драгоценный зад, а женщины вообще готовкой-уборкой занимались, - если и знал что-то Юрек, то только адреса, куда Яцек наведывался, да людей внешне, с кем встречался. А уж зачем и почему – не интересовался никогда. За это не платили. Или даже наоборот, платили за то, что «не знал». – Даже не представляем, где сейчас находимся – через портал кинули и вырубили… Где так с рукой угораздило? – он сменил тему. Выглядела рана не очень. Как Вацлав еще вообще в сознании и довольно бодро для такой раны держится, для Юрека оставалось загадкой. Он бы так точно не смог. Да и не приведи бог! Если здесь хотят, чтобы пленник выжил, то пришлют лекаря, если нет… Максимум - можно прижечь, но даже ножа нет, чтобы рану прочистить.
Юрек посмотрел на факелы. Замечтался. Харматанцам бы морды поопалить, как бы замечательно было!
- Как думаешь, долго нас тут... держать будут? – тихо спросила Элька, отвлекая от приятных мыслей.
- Да кто их знает, - так же тихо ответил ей Юрек. На самом деле не знал, не видел смысла.

Отредактировано Юрек (2013-02-05 23:11:33)

     Против волчьего бока рядом Вацлав возражать, как против взгляда, не стал. Но потом, не сказать, что «вдруг», начал тяжелеть, наваливаться. Эбельт попытался поддержать его лапой за плечо, но не достал – не та гибкость. Смог только лечь, чтобы голова гвардейца оказалась не на полу, а на волчьей спине. Он уставился на Эльку с Юреком: «Помогите!». Небось, и без слов, и без взглядов видят, что плохо дело. Но чем они помогут?
     А вот с ним что за хрень? Они тут все из-за него очутились, по крайней мере, Вацлав точно. Но он и то борется, мог бы встать – пошёл бы, небось, дверь вышибать, придумал бы какое-нибудь оружие, хоть из Элькиного платья. А он – здоровая псина, но валяется, ждёт, пока придут и угрохают. Что ещё за покорность судьбе такая, или как там её? Не пойдёт так.
     Эбельт приподнялся, прополз немного вперёд, как можно осторожнее перевалил голову Вацлава со своей спины Эльке на коленку, и решительно направился к двери. Конечно, заперта. Он поднялся на задние лапы, передними упёрся в дверь и принялся скрести дерево. Скрёб не злобно, не отчаянно, а скорее деловито, стараясь, чтобы звук получался погромче и попротивнее. Там и железная обшивка под одну лапу как раз попадала.