За ними явились под утро. Впрочем, насладиться очередным баснословной красоты эймарским рассветом Рейнеке не довелось. Стражников он насчитал четверых: двое нарочито бережно - под локотки - вывели на свет божий Его Высочество; двое пришли раз уж не по его душу, так, стало быть, по репутацию, жизнь и честь. По что именно, выяснить Рейнеке не сумел, потому как, сдается, ни первое, ни второе, ни третье высоко пришедшие не ценили и ни во что не ставили. Ему завязали глаза. Завязали до того плотно, что на какой-то миг Лис Императора не только ослеп, но и оглох. Противиться не стал, ситуацию не комментировал.
От палатки до места назначения насчитал порядка двадцати пяти шагов. Было холодно. На лицо падал снег, таял, стекая холодными струйками. Пахло чрезвычайно ранним завтраком - костром, огнем, углями, луком, хлебом, жареной бараниной. Рейнеке морщился. Запахи соблазняли. В животе делалось тошно от голода. В собственном голоде он был виноват сам - видать, зря от мясца отказывался.
Рук по-прежнему не развязали. Пару раз споткнулся. По счастью, не упал. По еще большему счастью - обошлось без шуточек.
Очередная палатка встретила теплом и легким шуршанием. Сколько здесь было народу, Рейнеке не знал. Подозревал - много. Ровно столько, сколько требуется: Кетцер, архонтская женщина, «делегаты» от ревалонского и эймарского княжества. Наверняка, инкуб тоже был здесь. Поскольку в ночи их никто не допрашивал, значит, допрос проведут общий. А, быть может, и не допрос. Быть может, коллективное совещание. В последнее однако не верилось.
Чьи-то тяжелые руки, опустившись на плечи, заставили потерять равновесие. Что ж, не бьют - и то спасибо, решил Лис Императора, обнаруживая под собой нечто твердое - скамья. Надо предполагать - дубовая.
Зачем завязали глаза, Его Лисейшество догадывался - вот как раз для такого случая: чтобы трепетал и дергался от каждого движения.
«Хрен вам, - решил мэтр Рейнеке, - ни шиша вы от меня не получите».

Асвальд Рейнеке не знал: палатка действительно был большая и густо населенная. Она уже приняла в себя и Лорейн Эймарскую, и Авеля Кетцера, и инкуба, и представителей обоих фронтов в многообразии. А еще здесь тоже пахло жаренным - искусно сервированный стол манил ароматами: пряной баранины, сыра, вин и тушеного кролика.

Положение пленного инкуб обычно переносил стоически. В силу внешности его редко кто воспринимал всерьёз, а потому обычно и не зверствовали. Вот и сейчас: немного намяли бока, связали руки, глаза завязали. На последнем особо настаивал уже знакомый инкубу блондин-стражник, которому доверили покормить пленника ("а то тощий, кабы не помер раньше времени"). На сей раз Хаэль не кидался, на пол не заваливал. Смотрел только неотрывно. В конечном итоге глаза были завязаны, нервы стража хоть немного успокоены, инкуб не покормлен.
Сложно было предположить, что именно могло ожидать его на допросе. Проблема заключалась в том, что когда Хаэль говорил правду, ему не верили. А когда врал, то это получалось намного убедительнее, и ему верили. Как бы то ни было, какой-то особой сокровенной правды он и сказать-то не мог. Потому что не знал её. Асвальд тогда сказал "надо"...почему надо? Да, он что-то говорил, но Хаэль не слушал. Он тогда смотрел на поляну, которую ему предстояло зверски атаковать. И вот что ему говорить? Напал, потому что дяденька так сказал? Если надо, Хаэль может на бумажке и портрет дяденьки нарисовать, благо, по этой мазне всё равно никто не поймёт, кто это - человек или зеленцоп какой-нибудь. Не одарил Создатель таким даром..
Впрочем, где сейчас злокозненный дяденька, инкуб тоже не знал. Вот такой хреновый из него пленник.
Но если от него пользы никакой не было, то сам Хаэль пользу из происходящих событий собирался извлечь максимальную. Пленным даже не нужно пробираться в самое сердце лагеря - их туда и так приводят. С почётным эскортом.
Вот и сейчас его вводили в какую-то палатку, затолкав в самый дальний угол и усадив на какой-то табурет. Повязку с глаз никто не снял, так что оставалось полагаться на слух. А палатка меж тем наполнялась народом - кто-то заходил, кого-то заводили, если судить по более неуверенным и осторожным шарканьям ногами. 
Хотелось хоть в чём-то быть уверенным, хотелось увидеть хоть кого-то знакомого. А таких пока что предвиделось немного
- Эй..эй, блондин..ты тут? Ну извини, не хотел я на тебя прыгать...Ну то есть хотел, потому что ты мне больше всех понравился..я..я пялиться больше не буду...сними повязку, а?

Ощущение чужой силы, настолько масштабной, что своя собственная казалась такой же конкурентно способной, как цунами против струйки мочи, заставляло Рейнеке нервничать. Руки от локтей онемели, снять повязку с глаз не удосужился никто.
Рейнеке слышал голос архонтской женщины, но не услышал ответ.
«Чую баранину, вино, кролика. Эх, жаль, курочки нет»
«Желаете курочки, мэтр Рейнеке?»
«Желаю. Крайне полезный для восполнения энергии продукт»
«Осторожней с желаниями, мэтр Рейнеке!»
«Ощип?»
«Вы же не курица!»
«Но я и не петух».
Рейнеке сглотнул. Из двух зол выбирают то, которое приводит к минимальным последствиям. Здесь и сейчас меньшим злом было сосредоточиться на собственном подсознании, а оно за годы эксплуатации с равным усердием как гасило внешние раздражители, так и шло на внутренний конфликт. Авель Кетцер, величайший арий в истории, был отменным телепатчиком, он славился тем, что умел сводить с умах даже тех, в ком ума не было. У Рейнеке ум был. Впрочем, не настолько важный и не настолько ценный для Империи, как здравие Его Высочества. Единственный, кто не должен был пострадать здесь и сейчас ценой любых жертв был престолонаследник Величайшей Империи Октавий ван Фриз.
— Я могу задавать вопросы, — подал голос Авель Кетцер, — могу не задавать. А могу совместить приятное с интересным. Вы присаживайтесь, госпожа Лорейн. Что у нас имеется? Перебежчик, арий-ренегат и инкуб. Инкуб — тварь богомерзкая. О ней потом. Потому что помимо тварей богомерзких, существуют твари общественно неприятные. Даже общественно неприемлемые, я вам скажу. Например, арий-вор. Откуда у тебя дубликат моего посоха, батенька? — Кетцер осклабился, переводя взгляд на Рейнеке.
Кетцера Рейнеке не видел, но интуитивно осклабился в ответ.
— Ох, — охнул Рейнеке, — если мэтром Кетцером будет дозволено, я тоже задам вопрос: вы собираетесь нас убить? Нас, ваших заложников? Потому что если собираетесь, я ничего не скажу. О чем сожалею глубоко и искренне, но... увы и ах.
— Достойный ответ, —  кивнул Кетцер. Рейнеке выгнулся. Дрогнул и рухнул на пол. — Как я понимаю, — продолжал величайший арий в истории, — Злобный вор выбрал переговорщиком тебя, — взгляд Кетцера обратился к Его Высочеству. — Я в его мыслях, а они довольно прозрачные. Будешь говорить сам, Октавий, или требуется синхронный перевод? Видите ли, — развел руки в стороны маг, — наши гости, оказывается, гости не простые, но из будущего. Отсюда вопрос: какого хрена вы приперлись туда, куда вас не звали и где вам — уверяю! — места нет? Да, милсударыня Лорейн, вы слушайте. У нас тут на повестке, говорю от сердца, эпохально-исторический вопрос.
Рейнеке дергался. Пахло бараниной.
«Его Величество...»
«Его Высочество...»
«Клемент...»
«Октавий...»
«Ван Фриз...»
«Война проиграна...»
«Фатальная ошибка Обсидианового Братства заключалась в следующем: несмотря на многочисленные добрые деяния, ни один маг не догадался поделиться со страждущими рецептом получения из воздуха лепешки или на худой конец горстью ячменя...»
Никогда прежде Асвальд Рейнеке не сталкивался с арием, чьи способности превосходили бы его собственные, а когда столкнулся, понял — средств к сопротивлению нет. Рейнеке корчился. Пахло вином, специями и бараниной. Немногочисленные делегаты с обеих сторон — эймарского и ревалонского княжества — отводили взгляд. Картина вырисовывалась неприятная.
— На самом деле, — ухмыльнулся Кетцер, с усмешкой поглядывая на Октавия, — я превосходный дипломат. Согласитесь, Ваше Сиятельство, госпожа Лорейн? Что мне мешало перебить этих поганых диверсантов? Ничто. Но они живы. И им придется держать ответ. Задавайте вопросы, Ваше Сиятельство, они ведь у вас есть?
Рейнеке корчился.
«Никогда отныне...»
«И присно...»
«Не тосковать о прошлом...»
«Нет...»
«Нет».
За прошедшие столетия мир изменился, радикально и в корне, но кое-что осталось прежним — с пленниками не разговаривают, их пытают. Надежды были напрасными, это не дипломатический совет.

Лорейн присела. Пожалуй, оно было к лучшему. Потому что то, что сказал ей Кетцер, в голове не укладывалось. Если бы княжна Эймарская в этот момент шла, она могла бы оступиться, но она сидела, смотря поверх накрытого стола на пленников, один из которых корчился на земле, поэтому удивление ее выразилось лишь в изогнутой брови. Лорейн с детства готовили к тому, что ей придется быть политически заметной фигурой. Политически заметные фигуры права на удивление не имеют. Но случай был вопиющий.
У Кетцера не было причин лгать – его слова были слишком невероятны, чтобы сойти за ложь. На корчившегося на земле мага все старались не смотреть. Даже принц, прибывший с ним из будущего. Княжна Эймарская бы поморщилась, но ее с детства учили скрывать свои чувства. Может быть, оно и к лучшему.
Арий спрашивал о вопросах. Были ли они у эймарки? Превеликое множество! Тьма вопросов крутилась в ее голове. Самый важный из них – кто победил в их войне. Если перед ними наследник ревалонского престола, если верить его словам (а врать телепату бесполезно и бессмысленно), то что стало с Эймаром? Лорейн жаждала знать ответ на этот вопрос… но не задала его. Знать когда умрешь и сохранится ли твое имя в истории, искренне полагала княжна, очень вредно для жизни в настоящем. Вопросы можно задать, но прежде…
- Прекратите это, я вас прошу. Отвлекает, - в отличие от остальных Лорейн на мага из будущего смотрела. Княжна ненавидела пытки, предпочитая им честный бой или менее любимую, но иногда не менее эффективную дипломатию.
Пленник принадлежал Кетцеру, и не факт, что он ее послушает. Но в конце концов, будучи джентльменом, арий вполне мог уважить желание дамы.
- Как это возможно? Путешествия во времени не описаны нигде в хрониках раньше, и не похоже, что магия этих господ достигла таких высот.
Нет, маг из будущего слабым отнюдь не был, он мог составить конкуренцию многим ревалонским магам и представлять угрозу для эймарских архонтов, если бы встретился с кем-то из них один на один, но его сила не шла в сравнение с той, которой обладал Кетцер. А сумей он перемещаться во времени, война закончилась бы гораздо раньше.
- И как это исправить?
А вот это вопрос даже поважнее. Сложно представить, что будет, если до ария и принца из будущего и их полоумного дружка инкуба доберется кто-то из власть имущих. И тут дело ни в какой не силе, крови и прочем. Они владеют информацией. Информацией, за которую правители настоящего, оно же прошлое, продали бы душу. Наверняка время исказило какие-то факты, но…
- Выйдете, - приказала Лорейн своим людям,
- Но моя госпожа... - попытался возразить Витарр, но княжна жестом остановила его.
- И не пускайте никого к нам. Мэтр, я бы хотела поговорить с вами наедине.
Пленники, разумеется, не в счет, их можно оставить. Но отпустит ли Кетцер своих людей? Сейчас преимущество было на его стороне, и решение оставалось за ним.

Много месяцев спустя, сидя в полной безопасности гудящей своим привычным гулом таверны и потягивая кислое вино, также наполняющее чувством безопасной обыденности, инкуб сможет признаться себе.
Сможет признаться, как страшно ему стало в том клятом шатре.
Будучи лишённым зрения, ему пришлось полагаться на остальные органы чувств, преимущественно на слух. Окромя возни стражников, переступающих с ноги на ногу и почёсывающих брюхо, инкуб слышал разговор. Вернее, обрывки разговора - находился он всё же достаточно далеко, так что разбирал через каждое пятое слово.
Но от этих-то обрывков холодок начал пробирать не на шутку. Хаэль начал потихоньку понимать, в какое глубокое дерьмо влез. Куда как глубже, чем в том выгребном рву, где довелось подержаться за посох. Куда глубже тех мест, в которые посылали его, сидящего на коньке шатра, стражники черноволосой женщины.
Ещё какое-то время назад ведь в голове были мысли использовать этот вынужденный арест, вызнать что-то, обернуть в сою пользу. Куда там! Живым бы уйти. Потому как то, что он разбирал, касалось уже даже не королей и принцев (что Хаэль и без того считал верхом своего вмешательства в дела сильных мира сего).
Сидя в тёплой таверне он вспоминал, как немели пальцы. И немели не от верёвок, а от самого настоящего ужаса, который он ощущал, кажется, всем собой, который исходил от тех или того, кого он не видел.
Ох, как бы хотелось ему сейчас уметь оборачиваться не в крылатую бестию, а в табурет, подсвечник, да и хоть в горшок ночной. И так уже в дерьме, хуже-то не будет.
Где-то на краю сознания билась мысль, что всё, происходящее вокруг, сейчас настолько велико, что на него-то и не взглянет никто.
Хоть бы так и случилось, Создатель, хоть бы. Сбежать отсюда, из страны этой, за горы, хоть чем-то отгородиться от той силы, что веет ужасом.
Много месяцев спустя Хаэль чуть дрогнувшей рукой подзовёт официантку и попросит ещё кружку пива, успокаивая себя, что всё уже позади, что он может греться у открытого огня и слушать столь безопасно обыденные пьяные шутки каких-то плотников за соседним столом.
Это будет много месяцев спустя.
Сейчас же инкуб сидел на своей лавке, не шевелясь, боясь даже дышать, чтобы ничем, ну вообще ничем не напоминать о себе.
Переступал стражник. Почёсывался. Руки, стянутые за спиной, начинали ощутимо дрожать.

Рейнеке отказывался воспринимать информацию. Наверняка существует некий критический объем, превысив который, мозг становится немногим любопытнее тефтельки. Рейнеке превысил этот объем трижды, весь окружающий мир превратился для него в соус.
Спонтанное благородство Авеля Кетцера — а иными причинами объяснить отказ от пыток и мучительной смерти в последствии, к которым Лис Императора в принципе был готов, и даже намек на решимость оказать содействие в возвращении домой было проблематично — это благородство одновременно пугало, вдохновляло и сбивало с толку. Должно быть, за неимением лучших доводов утешал себя глава контр, внешней и внутренней разведки Ревалонской Империи, Авель Кетцер страдал той самой болезнью, которая скосила куда больше гениев, чем голод, мор, война и беспорядочные половые связи в антисанитарных условиях вместе взятые; имя этой болезни — гордыня. Вероятно, как всякий обладатель гипертрофированного чувства собственного величия, Авель Кетцер стремился к самостоятельной, сольной победе. И, разумеется, ненавидел любого, кто мог волей или неволей ему помочь. Эту гордыню Рейнеке знал хорошо: когда-то он сам наотрез отказывался штудировать труды признанных мэтров, полагая, что способен сочинить гораздо лучшее, остроумнее и интереснее. Победа, доставшаяся окольными путями, — это не победа, это расчет. А мир, такой паршивец, редко когда коронует талантливых математиков. Асвальд Рейнеке сглотнул. Что бы не говорил Авель Кетцер, дипломатом он был все-таки хреновым. И никудышным политиком. На его бы месте Лис Императора... К сожалению, Лис Императора пребывал на своем, а это место подкупало разве что отменной вентиляцией.
— Наоборот, — раскинул руки Авель Кетцер, будто прикидывая размеры и весомость аргументов: — Ваш хронист проделал отличную работу. Это каких же трудов стоило выправить такую горбатую репутацию, ваше высочество. Против выпивки не имею ничего.
Кетцер подал знак. Двое из свиты разлили вино.
Рейнеке понял, что очень скучает по жареным кроликам.
— Каждая минута вашего нахождения тут ставит под удар и мой мир, и ваш, — принимая кубок, доверху наполненный красным вином, из рук одного из помощников говорил Кетцер. — Что абсолютно обесценивает и вашу полезность как пленников, и мою как полководца. Какая радость от победы в войне, если под конец празднества Господь Бог швырнет нам на головы очередную огненную каменюку? Из двух зол выбирают меньше. Меньшее в данном случае... это касается и тебя, Лорейн... победить в войне — смешная штука! — честно. Без помощи и поддержки пришельцев из иных миров. Вы должны убраться отсюда. Ты, ваше высочество, этот твой ручной хорек, почему-то именующий себя Лисом, и подозрительно скромный инкуб, каковой доселе, как помнится, чуть не заставил обделаться целый архонтский батальон. Йофф, принеси посохи, — в довершение распорядился Кетцер. Кратко кивнув Авелю, палатку спешно покинул молодой маг.
Кетцер осушил кубок залпом, небрежно швырнул на стол. Кубок лязгнул.
Вернулась тишина. Пахло специями, вином и бараниной.
Опустившись на колени, Авель Кетцер рывком сорвал повязку с глаз Рейнеке. Обидно и неприятно схватил за подбородок.
— Так вот в кого мы, говоришь, выродились? Учту.
— Всеобязательно, — сморгнул Рейнеке. Глаза слезились.
В палатку вернулся молодой маг. В обеих руках Лис Императора увидел по посоху. Два посоха с навершием в виде раскинувшего крылья сокола, абсолютно одинаковые.
— Возьми один, — распорядился Кетцер, переводя взгляд на Его Высочество. — Давай. Смелей.
Рейнеке сглотнул. Он и не представлял, насколько оно, оказывается, мучительно быть ничтожеством. И ничего изменить не мог.

Все естество Кетцера прямо-таки вопило о необходимости сперва хорошенько допросить пленников, затем — по правилам военного времени — вздернуть на ближайшем суку. Здравый смысл твердил о другом. Кетцер скрипнул зубами. Казалось, само создание Обсидианового Братства было попыткой искупить те чудовищные и многообразные грехи, которыми прославилось его племя во времена настолько далекие, что сегодня нельзя было сказать с уверенностью, где заканчивается правда и где начинается миф. Кетцер этого тоже не знал, но, будучи воспитанным в атмосфере свойственного его поколению горячечного стыда, не мог позволить себе стать соучастником еще одной катастрофы. Очередного Катаклизма, способного если не погубить, то отбросить на сотни лет назад мир, который он поклялся спасти.
Принц коснулся посоха — ничего не произошло.
— Признаться, я рассчитывал на большее, — улыбнулся Кетцер. — Вывод? Вывод таков: ты не тот архонт, с которого начнется конец света. Или мы не в том месте. А пока жив экспериментаторский запал, предлагаю нам совершить одно путешествие. Ты когда-нибудь бывал в Городе Забытых, ваше высочество? Я — нет. Но всегда хотел побывать. Говорят, концентрация магии там настолько плотная, что эту магию можно резать ножом и подавать на завтрак. Город Забытых, — серьезнее добавил маг. — Ваш обратный билет.
Портал вспыхнул в паре шагов от Кетцера. На сей раз это был самый обыкновенный портал — лазурно-зеленый с серебристыми переливами.
— Прошу. Да, ваше высочество, развяжи своего прихвостня. Лорейн, будь так добра, — проследи, чтобы от нас ненароком не сбежал инкуб. Они должны вернуться все вместе.
Более тысячи лет назад, если верить древним летописцам, эксперименты ариев и архонтов едва не уничтожили мир — что ж, самое время доказать, что сотрудничество ариев и архонтов может быть продуктивным. «Или нет», — отметил про себя Кетцер. Впрочем, он готов был пойти на риск.