Золотая пентальфа, размером с детский кулачок, была усыпана мелкими рубинами, так щедро, что они напоминали тесно прижавшиеся друг дружке зерна в свежем гранате. Императрица наблюдала за тем, как быстро меняли свой цвет камни от малейшего движения медальона. Она низко склонила голову и медленно, глубоко дышала. Летиция развлекалась бессмысленной игрой с низведенным до уродливо богатого украшения знаком веры. Она ждала встречи, важной встречи, судьбоносной, пускай и не для нее, но для Империи, которая будет принадлежать ее детям. Весть о возвращении Октавия живым и здоровым прилетела в Аквилею на крыльях аккуратной, обученной птички. Краткая записка в несколько слов сообщала об успешном завершении миссии главы ревалонской разведки и о счастливом воссоединении страны со своим наследным принцем. Камень на шее у Летиции вдруг полегчал, натертая веревкой шея перестала ныть, но шрам, пускай и невидимый даже взгляду самого искусного лекаря, остался и зудел день и ночь. Спасение старшего сына означало и освобождение младенца Лукреция от тяжкого бремени внезапно скатившейся на его крошечную голову короны. Императрица немедленно же отписала в Аверну с просьбой об отправке ее ребенка на юг. Опасность для страны миновала, и она хотела побыстрее использовать свой шанс. В ожидании решения Клемента императрица продолжала свои бдения у постели раненого Маркуса, жизнь которого, хотя и была вне опасности от зубов проклятой нечисти, вдруг снова оказалась помехой благосостоянию фамилии ван Фриз и всему будущему Ревалона. Его помиловали только из-за необходимости предотвратить возможные волнения в связи с пропажей прямого наследника престола. Спешно и почти что бездумно. Разумеется, возобновлять свой приговор император не станет. Но то, что сын теперь уже всенародно был известен не только как предатель родины, но и бесовское порождение, не могло не тревожить правителя и его Министериал. И поэтому сердце Летиции то и дело вновь начинало судорожно колотиться от ужаса, предвкушая какое-то происшествие с принцем.
Чуть только до Гадары докатились слухи о деяниях Бенедикта Карийского, как медленно сходящая с ума императрица тут же велела привезти ей самого епископа и всех, кто хоть как-то оказался причастен к возрождению святой магии. Летиция никогда не отличалась набожностью, что было и неудивительно при ее аквилейском происхождении, но настигшие ее семью несчастья не могли не убедить ее в наличии некой высшей силы, что несомненно «наказывала» императорский род за их грехи. Каким образом ей удастся убедить Маркуса пойти на сделку с духовенством, она не знала. Принц не выказывал явного сожаления о своем положении, что все больше утверждало его мать в мысли о неслучайности проклятия. Сегодняшняя встреча должна была быть тайной. Если Бенедикту удастся излечить Маркуса, исцеление принца можно будет объявить чудом и знаком богоизбранности ван Фризов. Если же нет… Навряд ли епископ Карийский продолжит распространять среди простого народа свое лживое учение.

Императрица вздрогнула и обернулась на голос сына. Маркус улыбался, хотя и был все еще довольно бледен, и смотрел на нее так, словно застал ее за дурной шалостью и собирался предложить ей сделку с совестью, дабы скрыть проступок матери. Как бы сильно она его не любила, даже Летиция побаивалась принца. В его присутствии ей всегда казалось, что она действительно что-то натворила, и он единственный об этом знает. Женщина выпрямилась в кресле, чуть придерживая пальцами подлокотники. В этот раз Маркус имел полное право смотреть на нее осуждающе, как на ту, что добровольно отвернулась от него. Детоубийство – страшный грех, пускай и не свершившийся на глазах у людей, но совершенный тем не менее самой Летицией и Клементом за наглухо запертыми дверями императорских покоев в Башне Смерти. Но принц не осуждал, и от того ей становилось еще страшнее. Сын не простил ее, потому что ему не было никакого дела до того, что волновало ее, и как она отнеслась к вынесенному приговору. Ему было плевать на них на всех. И на себя в том числе. Маркусу было важно другое – добиться своих целей.
- Я рада видеть тебя на ногах, - голос подвел императрицу. Она должна была суметь преодолеть себя, но слышала лишь слабость и оправдывающиеся нотки, - Я не хотела беспокоить тебя преждевременно, только поэтому, - она указала на пустую залу, - Его Святейшество должен прибыть вскорости. Если ты желаешь, я могу встретиться с ним один на один?
Присутствие Маркуса убивало ее не хуже ножа. Летиции хотелось упасть перед ним на колени, сжать в ладонях носки его туфель и, рыдая, молить сына о прощении, словно это могло вернуть ему его человеческую сущность. Он не простит, никогда. Как не простят и другие – Октавий не простит ей сегодняшней слабости, Констанция – жесткости, когда у них еще было время все исправить, до ее отъезда, Клемента не простит она сама. И только маленький Лукреций еще не знал о своей семье совершенно ничего, потому она жаждала вернуть его себе как можно скорее. Но вместо желанного сына она видела Маркуса.
- Зачем ты приехал в Гадару? – этот вопрос она задавала себе снова и снова все время, пока сын лежал без сознания, - В стране неспокойно, теперь мы не скоро отправимся обратно в столицу, - возможно, что и никогда. Если усилиями Бенедикта Маркусу вернется его прежнее обличье, она постарается удержать его подальше от империи.

Принц поставил бокал на ее подлокотник, и Летиция была вынуждена подавить в себе желание чуть отодвинуться от его руки. Страх, который в ней пробуждало присутствие Маркуса, был таким сильным, что она едва могла сдерживаться. Чуть только сын встал поодаль, она ухватилась за бокал, как за веревку, брошенную утопающему. Спрятаться за хрустальными стенками были совершенно невозможно, но ей нужно было держаться хоть за что-то. Речь Маркуса, его поведение напоминали игру кошки с пойманной ею птицей. Тягучие нотки в голосе сменились жестокостью так быстро, что у жертвы не было шанса на попытку спастись. Один удар когтистой лапкой и несчастная уже не могла улететь, жалко подволакивая за собой перебитое крыло. Бокал в руках императрицы мелко задрожал, она прикрыла глаза.
- Прошу тебя! – еле слышно выдохнула Летиция. Он умел мучить не хуже имперского палача и получал явное удовольствие, и от ее немощности, и от того, как быстро вспыхнул сам. Называя императора даже не отцом, но папой – таким нежным, детским обращением, он прекрасно знал, что сделает ей еще больнее.
Вино выплеснулось на пол, и она вздрогнула.
- У нас не было выбора! – в отчаянии бросила мать, все еще боясь открыть глаза. Она отвернулась от сына на мгновение, качая головой.
- Не было, не было! Если бы ты не бежал из Аверны… я бы смогла убедить его в твоей невиновности, - руки у нее дрожали, но свой бокал Летиция так и не поставила на место. По счастью, этого сыну оказалось довольно, и он смягчился.
- Я не знаю, как это произошло, и что с тобой было, - императрица посмотрела на сына с каким-то фанатичным блеском в глазах, - Но разве ты не хочешь все исправить? Этот епископ творит чудеса. Так говорят. Он возвращает человеческий облик даже гулям.
Она пригубила вино, надеясь, что оно придаст ей храбрости.
- Мы должны забыть обо всем, что было раньше, - Летиция смотрела сквозь стену перед собой, - Твой приговор отменен и по приказу Клемента никто не посмеет и вспомнить о нем. Ты принц крови, и твоя сущность меняет все. Покуда у нас есть шанс на излечение, мы от него не откажемся.
- Тебя позвал де Летт? – она была поражена, хотя в глубине души и подозревала тиверийца. Маркуса отправили на смерть, такую же верную, как и официально отмененный эшафот. Неужели Клемент мог так с ними поступить? Конечно, мог. Самым удобным способом было убить принца вдалеке от Аверны, чтобы и тень сомнения не упала на его отца. Убить руками нечисти, чтобы пробудить в народе сочувствие к недавнему предателю. Возможно, ее сына объявили бы мучеником. Щеки женщины вспыхнули. Она не могла поверить в хладнокровие, с которым император, должно быть, организовал весь этот заговор. И Эддар – его новая марионетка, которой так щедро платили за его службу. Она вспомнила, как Клемент пообещал ей последнюю встречу с сыном перед его казнью. «Я позволю тебе его увидеть». И она боялась этой встречи в Аверне, все время с момента возвращения сына в Башню Смерти, потому что она должна была знаменовать конец Маркусовой жизни. А потом приговор отменили, и она забыла обещание ван Фриза. И вот все же последняя встреча состоялась. Только благодаря реакции ничего не подозревавшего юноши из свиты де Летта, ее сын был все еще жив. Сердце Летиции колотилось, она вдруг залпом осушила свой бокал. Как смели они?! Аквилеей играли, словно разменной монетой. Аурелия была слепа. Ее, Летицию, обмануть было так легко. И все ради их амбиций. Императрица поднялась из кресла. Ее трясло. Окажись сейчас в этой зале император, она, должно быть, явила бы ревалонцу весь прославленный в веках темперамент их южного рода. Эддар Гадару покинул чуть ранее, но будь и он здесь, несомненно, его жизнь могла бы окончиться на рее. Решимость ее сестры была не меньшей, чем у младшей де Авели, и она не потерпела бы обман. Пораженная своим открытием, императрица не думала о том, чтобы скрывать свое волнение от сына.
- Да, - она усмехнулась, - Тебя отправили сюда именно для этого. Но все пошло не так, - она все еще зло смотрела сквозь стену и поднесла к губам уже пустой бокал, - Дома и стены помогают, мой дорогой, - поняв, что вино закончилось, императрица протянула сыну бокал, жестом прося налить себе еще, - Аквилея твой дом, так же, как и мой. И даже здесь мы не были в безопасности. Думаю, с этим нужно кончать… Но пока что не время.
Пока что Аурелия будет продолжать править в Гадаре, вплоть до рождения тиверийского наследника. Потом Юг полностью перейдет под протекторат Аверны, с Лукрецием в роли ее номинального князя. Но обманывать Летицию больше не получится. Своего младшего сына она воспитает не ван Фризом.
- Позови служанку, - она указала на разлитое вино, - Думаю, епископа нам придется ждать уже совсем недолго. И будь так добр, веди себя любезно, как и положено принцу крови.

Белая рука с синевшими сквозь кожу венами цеплялась за верхнюю в стопке книгу, золочёные буквы названия которой давно стёрлись миллионами таких же, как эта, рук. Запястье периодически подёргивалось, а пальцы нервно отбивали на твёрдой обложке ритм какой-то полузабытой мелодии.
«Там, там, там-там, там, та-ам...»
Держа в руках стопку старинных книг, Асайта не спеша шла по коридору, доброжелательно раскланиваясь со всеми знакомыми и незнакомыми дворянами, которые встречались ей по пути. Натянуть на лицо улыбку для неё не составляло труда, так как его выражениями она умела владеть довольно искусно, чего, к сожалению, нельзя было сказать о её владении руками. Да, волнение часто играло с нею дурные шутки, проявляясь в таких формах, о которых прежде девушка и помыслить не могла. Вполне возможно, что в скором времени юная мэтресса заметит свою досадную оплошность и крепко прижмёт ладонь к книге, однако сейчас её мысли витали далеко от того, что было у неё прямо под носом.
Не для кого уже не было секретом, что после завершения пустынной экспедиции монахи из Ордена Искателей Чистого Знания направились прямиком в Аквилею, дабы, как гласила народная молва, повысить духовность этого развратного места, где люди буквально тонули в грехах и, что самое страшное, вовсе не стремились к спасению. Конечно, если учесть слухи, которые с недавнего времени ходили о магической силе этих монахов, то они вполне могли бы привести Аквилею к свету, но девушка не видела особых причин для этого. Церковь веками закрывала глаза на аквилейское распутство, а тут вдруг решила нести просвещение в массы? Нет, дело явно было нечисто...
Как следует обдумав со всех сторон этот вопрос и учтя предыдущие действия монахов, девушка решила, что, скорее всего, где-нибудь в пределах Аквилеи они надеются найти возможные ценные артефакты, за которыми последние годы Орден постоянно посылает экспедиции во все уголки мира. Рассудив так, Асайта подумала, что с монахами надо будет держать ухо востро – неизвестно ещё, что они на этот раз вздумают учудить и какой ещё силы наберутся.
После некоторого рассуждения в библиотеке особняка де Авели, которую девушка получила разрешение посещать время от времени, она пришла к выводу, что прибывшие монахи наверняка первым делом посетят правителей княжества.
«Интересно, что они думают по поводу пребывающего здесь же нашего принца-оборотня? - усмехнулась тогда про себя Асайта, бездумно перелистывая страницу книги, - А уж если им доведётся встретиться...»
Внезапно через несколько шагов впереди по коридору распахнулась дверь, и Асайта узрела сердитое лицо того самого принца и не менее сердитую руку, махнув которой, он, видимо, подозвал к себе одну из служанок. Пройдя мимо раскрытой двери и украдкой глянув внутрь, девушка успела увидеть императрицу, которая, судя по всему, прибывала в крайне расстроенных чувствах. Понимающе хмыкнув, мэтресса с улыбкой поклонилась принцу и невозмутимо прошагала дальше.

Аквилея, Гадара, таверна "Пламенеющий Лис"

Аквилею Кейлин не любила. Церковь Кейлин не любила тоже, поэтому довольно скептически отнеслась к идее Вацлава встретиться с отцом-инквизитором. Всем известна позиция церкви относительно архонтов, и Серая не видела ни малейшего повода, чтобы этот конкретный инквизитор испытывал к ее братии какие-то иные чувства. При этом не раз и не два священники из дальних деревень нанимали ее, чтобы разобраться с монстром, который заводился в окрестных лесах или на кладбищах. Архонты архонтами, а подыхать в ожидании помощи, которая может и не успеть, никто не хотел. Приспособляемость – вот чем отличались все без исключения жители дальних деревень, священники не были исключением и свои грехи предпочитали замаливать при жизни, а не после оной.
- Мы можем туда не ходить, - заметила Серая, поправляя оружие, но увидев решительный блеск в глазах Вацлава, сникла. Его одного она в любом случае не хотела отпускать на встречу с инквизитором. Встреча эта могла приобрести совершенно нежелательный поворот. Воспоминания о призрачном видении не оставляли архонта с того самого дня, и она знала, что командор, ее командор, мучается тем же самым. Но что они видели? Призрачное воинство под церковными знаменами?  Во-первых, может да, а может и нет, а во-вторых, еще неизвестно, как этот факт расценит церковь. Может, они там спят и видят, как бы подмять империю под себя, а те, кто догадается об этом раньше положенного – совершенно ненужные и лишние свидетели. Даром что один из них командор гвардии. Без приличного командора и с армией сражаться проще. Поэтому одного Вацлава бы Серая не пустила ни за что.

Погода в Гадаре была гадкая, впрочем, как заметила архонт, есть места, которые не красит ни одна погода и, похоже, столица Аквилеи относилась как раз в таким. В прошлый раз они застали летний зной и эпидемию, сейчас была зима, а все говорили о нашествии нежити. Правда, до самого города она вроде бы еще не дождалась. И все же…
- Прекрасное местечко для жизни, - прошипела Кейлин, поднимая воротник плаща. Таверна, которую мужчины выбрали для встречи, видимо, была названа в честь их общего знакомого Асвальда Рейнеке, потому что огненный Лис («пламенеющий» - поправила вывеска мысли архонта) был на всю империю один. Будет неудивительно, если место держат соглядатаи разведки. Войдя в зал, Серая огляделась, и была немало удивлена, когда Вацлав направился к беловолосому мужчине, самым примечательным в котором, помимо белых волос и бровей, был тяжелый двуручный топор.
«Монахи нынче пошли – наемники обзавидуются!» - подумала Кейлин, и тут же вспомнила о том, что и большинство монахов из Ордена, которых они сопровождали, вполне неплохо обращались с оружием. Вот она – готовая армия, никаких видений не надо, достаточно просто внимательнее посмотреть. Они приблизились к столу и, дождавшись кивка инквизитора, сели. Архонт молчала, ожидая, когда Вацлав представит ее, а заодно прикидывая, как будет двигаться инквизитор, если ему придется использовать свое оружие по назначению.