Присутствовать на «допросах» Элонир не любил.
Не то, чтобы его волновали и брали за душу (предположительно, у ария отсутствующую) страдания несчастных. Просто мрачные церковные казематы, выстуженные и пропахшие всем, что только выделяет человеческое тело – не то место, где приятно проводить весенний денек.
Избегнуть же присутствия, говоря по-простому – отвертеться, на сей раз не получилось. Как-никак злосчастного Уэлша обезвредил и поймал он сам, о чем немедленно настрочил отчет на двух витках пергамента и  успел «невзначай» раз десять упомянуть в Школе – вот, мол, отроки, берите пример. Не отрокам, то есть, наставникам Элонир подавал пример по умолчанию.
Нравилось им это или нет.
Говоря начистоту, Элонир считал лавочника не более чем случайным обывателем. Даже поставил мысленно золотой: никакой шайки архонтов-воинов не найдут, хоть ноги отпилят и в суставы плавленный свинец зальют.
А вот покаяния – да-а, добьются. Церковь это умеет. В том числе, с помощью расплавленного свинца.
Запряженный гнедой парой фаэтон остановился поодаль от массивного и мрачного здания. Футов пятьсот церковной территории полагалось пройти пешком – знак смирения; в идеале вообще босиком, но Элонир ограничился легкой обувью, и предвкушал как замерзнут в подземелье ноги. Вообще он был одет нехарактерно для себя просто: скучный коричневый жакет, штаны неприглядного оттенка несвежей репы, никаких украшений. Один этот факт несколько портил настроение, но что поделать – в церкви смирение приличествует даже ариям, а если присутствуешь на допросе (пытке, если называть вещи своими именами) – тем более.
«А все-таки аскетизм вреден для веры», - посетила Элонира богохульственная мысль.
Молчаливые монахи-стражники открыли перед ним гулко скрипнувшую тяжелую дверь. Как всегда, они избегали прямо смотреть на ария, и тем словно обвиняли в греховности. Элонир так же мысленно пожал плечами: вы мне тоже не очень-то нравитесь, ребята. И ваши власяницы – тем более.
Вынул из кольца-держателя на стене факел и стал спускаться вниз по щербатым ступеням, слегка морщась и надеясь, что необходимая… процедура закончится скоро.
Да-да, ради Империи арий готов на любые жертвы. Но Элонир все же надеялся: лично с него потребуются только разумные.

Элонир почти обрадовался, заслышав гулкие отзвуки человеческого голоса и приглушенные стоны. Значит, правильно идет – а то всегда путался в катакомбах, куда ни сверни – черно-серый камень, плесень и сырость, порой засохшая или свежая кровь, но за этим следят, прибираются.
Шагов и ступенек десять спустя выбрался Элонир к источнику голосов. Картина открывалась ожидаемая: камера без единого источника света, кроме пары таких же дрянных и чадных факелов, как тот, что прихватил Элонир; прикованный Уэлш с вывернутыми под неестественным углом суставами. В этой позе лавочник напоминал диковинное насекомое.  Скованный и замученный архонт ненависти не вызывал, скорее брезгливое недовольство, вроде как обнаружил в опочивальне дохлую крысу.
А вот и инкизитор.
Святой отец изволил обедать. Элонир подумал: а я ему сейчас трапезу испорчу, похлебка остынет, - и испытал мимолетное злорадство.
- Мир тебе, святой отец, - почтительно поклонился с порога, складывая руки в жест покорности всемогущему Создателю. Отметил: священник был настоящим гигантом, уж на что Элонир себя никогда ни коротышкой, ни хлюпиком не чувствовал, и то как-то… поежился.
«В деле своем искусен, не сомневаюсь», - богатое воображение нарисовало клещи для дробления суставов в лапах инквизитора.  На долю мгновения даже под ложечкой засосало.
«Вот еще, святош бояться не хватало», - Элонир разозлился на себя, и после смиренного приветствия принял обычную для себя позу. Правда, сверху вниз на священника все равно получалось смотреть только когда тот сидел.
- Позволь представиться, святой отец: я тот самый посланник Господа нашего, на которого набросилось сие порождение мерзости. Конечно же, я с ним справился и обезвредил…
«С Божьей помощью», - следовало бы добавить, однако для Элонира собственная персона всегда была превыше каких-то там высоких духовных материй.
- …Как продвигается допрос? 

Началось…
Элонир подумал о солнечном деньке, следов которого в выстуженной и глухой темнице не чувствовалось вовсе. Взглянул на лавочника-архонта. Хотелось кратко объявить – да он такой же заговорщик, как вы, святой отец, вампир. И убраться подальше.
Правила, однако, подразумевали иное.
- И что, святой отец, разве одно присутствие сего прислужника дьявольского в святых стенах не развязало грешный язык?  – нейтральным тоном спросил Элонир, садясь рядом. От инквизитора пахло мясом. Бобриным, как тот уточнил сам; вопрос отношения к водной стихии разрешив самостоятельно.
Элониру было все равно. Хоть птицей небесной объяви. Лишь бы не слишком пристально следили за тем, как миряне – в особенности, посланники Господни – посты соблюдают, поскольку на завтрак Элониру подавали и ветчину, и эвенбергский сыр  «со слезой», и харматанские сладости.
А еще священник обозвал Элонира «мэтром», словно какого-нибудь сапожникова сына, «волею Господней» оказавшегося арием. Но напоминать о титулах было чревато. В конце концов, для святых отцов и сам Император – раб Божий…
Пришлось проглотить, сесть рядом. Не слишком близко, благо длинная узкая скамья позволяла.
- Полагаю, одиночка, святой отец. И вряд ли помнит, кто и когда пробудил, но вдруг? Вдруг в наших руках только эта малая мерзость, тогда как истинный слуга Дьявола по-прежнему оскверняет улицы Аверны?
Это было единственное, о чем Элонир по-настоящему беспокоился. Вдруг тот самый воин, который превратил лавочника в  бессмысленное оружие, недалеко ушел?
- Кстати, вот скажите, святой отец, ведь хаживал этот изверг в церковь, во все праздники подношения делал – как же так вышло, что не проявил своей мерзостной сути? Ведь Создателю-то всегда ведома была природа его, гнусная? 
Архонт дернулся в цепях. «Пробужденному», ему было тошно от присутствия ария. Элонир такое наблюдал и прежде – выродки готовы перегрызть собственные руки-ноги, словно волки в капкане, и зубами вцепиться в горло истинного мага.
Вздохнул.
- Попробуйте… потолковать с ним, святой отец.
Элонир приближаться к исконному врагу не хотел. Во избежание: может, он как кривой лук, не полностью еще выстрелил?

Титул «вернули», а легче не стало. Элониру совершенно не хотелось приближаться к архонту – хоть и банальнейшему «обывателю», хоть и связанному и изломанному, словно деревянная кукла в руках озорника-мальчишки.
Опасался.
Нет, не боялся. Разумно опасался – так обходят свернувшуюся кольцами на солнышке гремучую змею.
- Мотивация, - хмыкнул Элонир. И встал, выпрямился во весь рост, не хватало еще, чтобы о «разумных опасениях» догадался священник; и без того – насмешничал, не переходя, однако допустимой границы. – Так что, выходит и не выйдет ничего, если к духу одному взывать, а грешную плоть не трогать? Как же это так получается – плоть превыше души… крысы вот всякие…
Словно в подтверждение, в углу шмыгули – серо и голохвосто. Тюремные крысы были наглые, сытые, иногда они пробирались к скованным узникам и отгрызали начисто уши или выедали глаза.
Ох… не то, что Элониру сейчас хотелось вспоминать!
Он приблизился к лавочнику, чьи глаза вылезли из орбит, полыхая молниями. Сейчас архонт даже боли не чувствовал.
Элониру хотелось убить его. Просто уничтожить и покончить с этим.
«Наша святая церковь предпочитает иначе…»
- Отвечай, кто пробудил тебя? – обратился к архонту. Тот нечленораздельно, бешеной дворнягой, взвыл. С черных от запекшейся крови губ сорвался клок розоватой пены.
Элонир, таким образом, «содействовал».
Снова вздохнул, сплетая простенькое заклинание – не мучительное, всего-то подмороженные пальцы; архонту сама чуждая магия – хуже всякой пытки.
- Н-не… помню… Н-не… знаю, - прохрипел он, пока белесый налет, похожий на яблочную гриль полз по грязным от земли и крови ногам. На кандалах ледяная дымка сгустилась. – Тьфу, будь ты проклят…
«Проклят».
Совпало с «объяснениями» священника.
«Души лишенный», - хлестнуло, словно ежевичной плетью. Как и большинство ариев, Элонир предпочитал не задумываться, он дышал, говорил, думал и чувствовал, а душа всегда казалась субстанцией… эфемерной.
Синяя дымка закапала кипятком под ногти архонта.
- А скажите, святой отец, что такое эта… душа? Может, и не нужна она вовсе, коль арии без нее обходятся? А может, и нет ее?

Не верил Элонир в «виновность личностей, указанных ранее». Воины, конечно, хитры, но всю жизнь прожить в столице, не пытаясь напасть, а потом так глупо проколоться на случайном пробужденном? Ерунда. Врагов не стоило недооценивать.
С другой стороны, на судьбу Альвера и Бердера Элониру было наплевать. Во благо Империи совсем не грех пустить на крысиный корм ростовщика и банкира… «Кстати», - закралась ехидная мысль, - «А ведь господа эти небедны, кому достанется имущество? Правильно. Казне. И церкви».
Элонир продолжал пытку. Сосульки под ногтями, изморозь вдоль вен – нельзя сказать, чтобы это занятие доставляло удовольствие; архонт или нет, сейчас это была просто груда страдающего воющего мяса.
И, что самое главное, никакого толку.
Уэлш вопил и был готов сдать родную мать, жену и детей. Кстати, их тоже надо проверить, если таковые имеются.
- Проверьте «личностей», - пожал плечами, отвлекаясь от занятия. Внутренние часы отсчитывали движение солнца по небу. Когда Элонир покинет сию вотчину святости, будет, наверняка, уже вечер. 
В обмен на сомнительное удовольствие послушать вопли. Плюс богословский спор. Вот уж невыгодная сделка…
Бессмысленней только заседания в Совете Магов, но хоть проходят на бархатных креслах и под хорошее вино, как правило.
- Только для расследования следующий раз привлекайте моих коллег из Белого Огня. Это больше по их части.
Выполнять за цепных псов Империи их работу Элонир не собирался.
Слушать вопли наскучило и опротивело. Архонт все никак даже сознания не терял, был он крепким здоровым лавочником, даже сейчас, в цепях и окровавленный, не казался слишком уж жалким.
- Позвольте, святой отец, - он снова вернулся к беседе, что все царапала где-то глубоко, под одеждой и кожей, неощутимо обычно, а сейчас – словно на черствые крошки улегся. – Но арбалет или лук, или, скажем, кинжал есть ни что иное, как предмет, рук человеческих изделие.  А чем, предположим, я отличаюсь от вас? Только этим, - Элонир заставил изморозь подняться до паха узника.
Он оглянулся.
«Плевать», конечно. Просто… надоело слушать бессмысленные вопли, ловить воина придется собственными силами – без церкви, зато звать злобных «белых» ищеек; как обычно.
Просто… задело за живое, наверное.
- Ответьте, святой отец.

Отпустил лавочника.
Оттолкнул почти со злостью,  с той характерной сместью ненависти, отвращения и страха, преследующего любого ария в обществе исконного врага – пробужденного врага. О страхе не говорили, не принято, а он все равно проступал, словно запах сточной канавы.
Ухмыльнулся.
Святая церковь, матушка наша, как ты и служители твои… предсказуемы.
- Всегда радует предусмотрительность и бдительность. Слуги Империи и слуги Божьи – как две руки на одном теле, и так же работать должны, - проговорил Элонир, мысленно прощая потерянный весенний денек. Не потеряный, а купленый.
Но злость на Уэлша не прохожида, а стоило отпустить магическое влияние – и здравствуй совершенно особенная усталость, в юности от этого ощущения хотелось самолично кишки себе выпустить, чтоб не мучиться. Потом привык, но сейчас вновь становилось сильнее. Тихий звоночек, шепот: арии не бессмертны. И в конце концов твоя собственная сила съедает тебя, будто язва проказы.
- Не тяните с казнью.
Хотелось закончить самому, однако понимал: публичная казнь архонта… выгоднее. В конце концов, он же написал отчеты, в том числе самому Императору. Святой отец прав.
Но подлость судьбы! Элонир отпустил «жертву», а  его все не  «отпускало», и он был готов схватить инквизитора за шиворот, кричать: не верю.
Все сказанное святым отцом слышал тысячу раз. Не верил. Не хотел.
- Не встречал еще рогатины, а хоть бы и лучшего меча, который бы собственную волю имел. Разве не этим отличается человек, - здесь Элонир имел в виду «всякое «истинное» существо», церковь так или иначе приравнивала эльфов (и дварфов) к людям, - от бессмысленной скотины, от нежити… от «рогатин» тоже?  Арий служит Империи из любви к родине, из преданности и верности. Враг может выбить у вас меч и вонзить вам же в сердце. Арий никогда не станет предателем. Так что это, если не душа?

Откат подошел к логическому завершению, а вместе с ним и тоска Элонира по несбыточному. Душа? Да кто ее видел, эту душу. Внутренности человеческие, эльфийские и дварфийские видеть приходилось неоднократно. Сердце есть. Кишки есть. А вот души – нет, не видел.
Да и не переживал никогда. Это все откат, и особая атмосфера не просто пыточных застенок – церковных, словно на тебя самого натягивают вериги.
- Помилуйте, святой отец. Какая гордость? Ведь душой всякий человек одарен. Последнему нищему и то… не отказано, ведь так говорит Святое Учение? Но, возможно, вы правы… перчатка? Хорошее сравнение, святой отец: ладная перчатка на руке сидит второй кожей.
«Но почему я должен верить? Отговорки. Я ничем не отличаюсь от тебя».
- Вот только вы ошибаетесь, святой отец, - сейчас Элонир говорил искренне, и оттого в интонацию проникло недоумение. – Мы служим, потому что не можем иначе. Верность Империи  для нас больше, чем жизнь.
Это была правда.
Арии, случалось, играли на стороне одних аристократов против других, но только если были уверены – или же их удавалось уверить – во «благе для Империи». Предателей и перебежчиков среди ариев не существовало.
«Может быть, это и есть душа? Даже он, священник, Божий помазанник – и то… допускает мысль о «шеях» и «головах»?
Элонир сделал для себя пометку. Пригодится.
После того, как разорвал контакт с архонтом, загасил в себе магию – полностью, даже инстинктивный почти «душевных волнений смотр», или она же – «эмпатия», пользуясь термином из специальной литературы, - на архонта стало плевать. Только отметил Элонир, что перестарался, замучил почти, и был сейчас Уэлш просто несчастным лавочником.
- Жаль, что вы, святой отец, не верите в нашу искренность, не доверяете… мы ведь на одной стороне.
«Как осел и лев в одной упряжке, но тем не менее».
Снова дернуло: священник будто нарочно ковырялся в приоткрытом уязвимом месте. Уязвимом ли? Элонир не из тех, кто страдает о мистических субстанциях – проще не верить в них.
Инквизиторская привычка. Не иначе.
- Надеюсь, мы однажды научимся отнимать у архонтов души навсегда, дабы сии мерзкие твари не возрождались, оскверняя собой лик нашего мира. И надеюсь, вы лично благословите эти исследования. Несите бумаги, святой отец.