Наблюдая за арийским общением, Мэлис невольно задалась вопросом, насколько прочны ремни, о которых она так недавно беспокоилась.
В самом деле, находясь в одной комнате с двумя ариями и одним архонтом, начинаешь резко понимать, до чего же мало может простой человек. Вот разве что пёрышком этим, в руке которое, в глаз тыкнуть. Ну да, есть ещё Зигфрид с остальными, но…почему-то не верилось, что в случае внепланового конфликта им удастся защитить не столь уж ценную по их мнению жизнь советницы.
Один знакомый охотник как-то очень давно говорил Мэлис, что не боится идти против крупного зверя благодаря тому, что его, зверя, всегда можно перехитрить. На инстинктах они действуют. Женщина позавидовала охотнику. У всех троих присутствовавших перед ней были мозги. Причём весьма недурные. Как минимум в отношении одного она была уверена – пользовались мозгами часто и качественно. Насчёт двух других тоже не обольщалась…А потому оставалось уповать на те самые упомянутые ремни.   
‘Да, моя милая, при таком раскладе более всех остальных о твоём здоровье будут заботиться именно эти кусочки кожи’
Пленная девушка сопротивлялась, советница с интересом следила за сменой эмоций на её лице. У всего есть пределы возможного. Нет особых причин думать, будто эта девушка может быть менее выносливой, чем парень на допросе. Тот же, к примеру, Зигфрид.
Просто у каждого может быть слабое место, найдя которое можно легко получить требуемое. Опытные тюремщики профессионально умели находить нужную болевую точку. Опытные дипломаты находили точки психологические. Суда по тому, что сейчас происходило, Рейнеке сочетал эти два принципа в один.
Сольвейг дёрнула головой. Видимо, созрела.
- Отпустите её челюсть, мэтр, может скажет чего. Должна сказать. Если же нет, то по второму кругу…мне-то без разницы, я и зарисовывать процесс могу, покуда слов нет.
Мэлис скосила глаза в сторону архонта. Была любопытна её реакция.

Внутри все клокотало. Кишки скручивало в узел. Это от ярости. Той самой, от которой деревенеют ноги, подгибаются колени, руки превращаются в дрожащее месиво – диссонансно дрожащее – каждая кость, каждый нерв, каждый мускул – сольные партии. Не деревенели, не подгибались, не месиво. Рейнеке выглядел спокойным, решительным. Профессиональный профессионал профессионально исполняющий профессиональные обязанности. Все в рамках профессии.
- Не исключаю версии, - обернулся к Мэлис. – Возможно, придется зарисовывать. Имелись прецеденты. На практике. К теории: язык, челюсть, сообразно прочим анатомиям ей могут не понадобиться. Моя компетенция вне… скепсиса. Да, сохранности мозга нашей гостьи я не гарантирую. Однако ж прежде, чем мое воздействие обернется необратимыми для этого мозга последствиями, из этого мозга я успею вытянуть каждую мысль. Каждую. Самую тайную, глубоко запрятанную. Сокровенную.
«Вплоть до первого полового акта и твоих фантазий на тему моих шрамов. Вот этих самых. А там недалеко до Харматана. С предательством.
Да, Сольвейг, мне очень легко даются похороны. Представь, скольких мне пришлось похоронить за два с половиной столетия? Десятки, сотни, быть может – тысячи. Похороны – это обыденность. Тело, земля, надгробия. Рожи вариативной постности.
А ты ведь хочешь жить, верно? Хочешь. Я не хочу похорон. Тысяча первых».
Что бы не случилось, она была арием. Ревалонским арием. Лояльным, преданным защитником Империи. Не срослось где-то, в другом месте треснуло. Мало ли… Не существует ариев-ренегатов. Молчит перебежчица. Дальше что? – пади, небеса? Рухни Империя? Получается, напрасно сам столько лет муч… оставался лояльным и преданным. Последним защитником Империи.
Получается, напрасно.
К черту сомнения. Компетенция. Вне скепсиса.
Хватку он все-таки ослабил.
- Я тебе помогу…
- Прошу прощения, - вернулся один из стражников. Разве дверь скрипнула? – машинально подумал Рейнеке. – Воду принес. Как заказывали. Холодная. Там поставлю. С краешку. Леди… Нет-нет, все в порядке, я не пролил. Так на пол. Капелька.
Руки у охранника подрагивали. С чего бы это? Напряжение? Атмосфера, не располагающая к конгруэнтности? Разумеется. Там, где вершится история, на передовой, на защитной линии, там, где строится фундамент будущей безопасности – государственного процветания – пахнет отнюдь не розами; там, на передовой времени, всякий кирпичик, всякий маленький камушек – это своевременно вытрясенные фекалии из своевременных порток своевременника. Не жизнь, сплошная романтика. А чтобы будущим правителям – Октавиям, Маркусам, Констанциям – хорошо и удобно правилось - профессионально работал Рейнеке.
Потом помоется.
- Да, помогу. Кто стоял за нападением на принцессу Констанцию. Слушаю. Слушаю.
Архонт выглядела скучающей. Хоть кому-то сегодня почти что… весело. Затаилась, видимо. Ничего, вот и славненько.
«Говори, Сольвейг. У тебя нет выбора. Совершенно нет выбора».

День был ужасным. Вчера одна из старых подруг затащила Инессу в таверну и продержала там почти до самого утра. Нельзя сказать, что это происходило помимо воли арийки. Скорее наоборот - очень хотелось хоть ненадолго забыть о том, что подруга исчезла. Где Констанция сейчас? Что с ней? Кто с ней? Сможет ли хоть кто-нибудь её защитить? Инесса могла бы об этом думать, если бы не жуткая головная боль.
Вдобавок она сломала каблук, пока бежала к замку. Пришлось отламывать второй, а сделать это хрупкими арийскими ручонками было непросто. В итоге она получила изящные туфли без каблука. Судя по тому, как заглядывались на её обувь авернские модницы, скоро магазинчики заполнятся этой моделью. Но сейчас было важно не это.
Вместе с потерей лучшей подруги Инесса совершенно случайно забыла о том, что её позвали вести протокол заседания допроса харматанской арийки. Той самой, которую не без помощи Инессы удалось взять в плен на поле боя. Слабая замена потерявшейся принцессе, но на безрыбье...
Запыхавшаяся, раскрасневшаяся, с выбившимися из причёски волосами и без единого каблука Инесса ввалилась в тёмную комнатку, где происходил допрос. Народу туда набилось уже достаточно. Помимо мэтра, который уже бросил на Инессу равнодушно-испепеляющий взгляд, и привязанной к креслу темноволосой арийки, в комнате присутствовали две девушки. Одна была одета уж очень по моде, слишком мило и слишком дорого одновременно. Аристократка. Другая...
От другой повеяло холодом. Могильным. Безумием. Ослепляющим жаром лезвия. Архонт. Колени Инессы задрожали - хорошо, что под платьем этого не было видно.
- Прошу прощения за опоздание. Неотложные дела. Бежала так быстро, как могла. Ох, вижу, вместо меня уже ведут протокол... Тогда я вам помогу, сударыня. Можете звать меня Инесса.
Стараясь держаться как можно дальше от архонта, арийка протиснулась за стол и взяла перо. чтобы унять дрожь в руках для начала. Бросила взгляд на Чару. Стерва. Из-за тебя я потеряла подругу, единственного близкого человека в этом мире. Слава Создателю, здесь Рейнеке и эта, с мечом. Иначе, будь моя воля, подпалила бы тебе волосы прямо здесь. Инесса пыталась подавить гнев, неясно откуда взявшийся. Если с Констанцией что-нибудь случится, я тебе этого не прощу. Из-под земли достану.

Шлюхи – сплошные банальности, глубоко опечалился Рейнеке, тайком восхваляя Создателя, – хвала тебе, стало быть, Господи, не увлек коневедением – слухи б ходили размашистей. И горазд, стало быть, интереснее.
Ну-с, поигрались и полно те.
«Убить? О, нет, моя милая. Не убью. Только помучаю. Блесну профессиональными гранями, искусством хирурга и мастера, - оставлю немножечко разума – самую крошечку – ровно столько, чтобы не чувствуя собственной задницы, понимать, сколь обидно, трагично и низостно день ото дня мазать под собой простыни, день ото дня – те же самые.... Я не жесток, моя девочка. Я даже прошу прощения. Не получается, видать, по-хорошему. Нет? Не получается. Повторно пардонствую, приступаю к действиям…»
Боится? Боится. Инстинкты? Инстинкты. А что там под корками?
- Итак, господа, кхм, обсерверы, за сим окончим прелюдию. Разрешаю цитировать: инфинитивные («бесконечные» – в протоколе пометочку) эфорции (то бишь «старания»)  в лице, стало быть, Асвальда (рисуете? прошу – осторожнее с профилем) достичь коллаборации («сотрудничества» сиречь «согласия») к положительной резульции («успех» - возможны синонимы) не привели прескорбнейше. Знак восклицательный. Допустимо, к слову, без оного. Далее. В связи с прогнозируемой резистенцией выше названный Асвальдом (для потомков позволительно «Рейнеке») приступает к обозначенным методам. Обозначенным радикальностью. Подчеркните, пожалуйста: механическая инфлюенция не возымела должного отклика (за исключеньем обсерверов. Зигфрид, вы зря улыбаетесь), стал-быть, et cetera…
Выдохнул.
- Теперь приступим к вмешательству. Мэлис, Инесса, не записывайте. Да, вмешательству. Ментальному. Точней – висцеральному. До потрохов, Сольвейг, моя милая девочка, до потрохов. Потому что плевок в глаза арию – один-единственный одному-единственному – маленький  шажок к плахе на пути преступника. Тоже одного-единственного. Плевок в лицо государственности, Сольвейг, моя милая девочка, в лицо и глаза Империи, плевок авторства шпиона и даже предателя, а лучше «официального представителя» (ты ведь своевольно пленница? Значит, повысим в звании) - огромный скачок к геноциду, понимаешь, должно быть, глобальному. Думаешь, я утрирую? Отнюдь. Войны начинались и с меньшего.
Боится? Боится. Инстинкты? Инстинкты. Нет, нечто большее. Посмотрим, что там под корками.
Сухие ладони опустились на голову пленницы. Без нужды - искусства ради: ежель гравюрам советницы суждено жить долго и счастливо – Рейнеке покрасуется. Не упустит, стал-быть, возможности.
- Один момент, господа наблюдатели. Вы завтракали? Великолепно. Подождете до ужина.
«А сейчас ты будешь кричать. Тебе будет больно. Очень больно. Обещаю. Гарантирую. Блесну талантами. А сейчас ты будешь гореть. Синим пламенем. Как горел я. Вместе с Империей».
Не хотелось. Ни сжигать. Ни пламенем. Ничего не хотелось. Профессия.
Прости меня, Сольвейг, подумал Рейнеке. И чужое сознание растворилось под корками.

«Так вот почему накрылся праздник». То, что наследник Харматанского престола спешит «соединиться в едином порыве любви» с ревалонской принцессой во благо «Мира и последующих богатых урожаев» у Алиссен уже вызвало в свою время гримасу недоумения, которую архонт поспешила запить кружкой хорошего пива. «Династические браки – они такие … династические». Закрыв для себя эту тему, как малоперспективную, Алиссен, в свое время уберегла себя от ненужных воспоминаний. «И снова здравствуйте…» Ревалонско-харматанская арийка и правда провинилась кое в чем большем, чем в неплотно закрытой двери в чужую спальню. Разборки были куда серьезнее, чем простое перебирание грязного белья. Вернее – если оно и имело место – то в масштабах государственных.
Алиссен встала поудобнее, скрестив на груди руки. «И чем мне наслаждаться? Плевком? Тоже могла бы, будь я в вашем положении. Только положение у нас разное, уважаемая». Все ненавидят, даже эта, на краю гибели – и туда же. А кто не ненавидит – тот боится, как эта новенькая – она бы по потолку прошла, если бы умела – все от архонта подальше. Лицо Алиссен стало мрачновато-серьезным. Чужие страдания не заставляли архонта корчится от воображаемой боли или в муках совести, и принятая ранее пища не просилась покинуть желудок. Равно как и не получала Алис и удовольствия. Единственное ее желание было - быть отсюда подальше и созерцать картину поприятнее.

Голова – предмет тёмный и исследованию не подлежит. Так, кажется, говаривал один встреченный когда-то советнице врач. Врача не оценили. А жаль. Ибо неглупый был мужик. Конечности, правда, немного неудачно ампутировал, но в вопросах философии спорить с ним было сложно…
Мэлис и не спорила. И ещё раз про себя  согласилась с ним, гладя на Рейнеке, водрузившего ладонь на голову пленницы. Поскольку записывать было не велено, женщина лишь добавила пару ретуширующих штрихов к арийскому профилю в изображении (раз уж волнуется о своём лике в анналах истории, грех не прислушаться) и принялась вести свой протокол мысленно..
Чужая душа – потёмки, а значит лезть туда нужно либо с факелом, несущим свет веры и надежды…либо же с осознание неизбежности вляпаться во тьме во что-то непристойное.
Второй вариант представлялся Мэлис более вероятным.
Советница всегда нервничала, когда рядом были арии. А тут такой набор в одной комнатушке. Было чертовски страшно, но знать об этом никому не нужно.
Потому как у простого человека есть одно замечательное свойство, ставящее его в более выгодное положение, чем ария либо же архонта. Человек знает, что слаб. Так что рефлекс самосохранения работает гораздо эффективнее: человек не думает о том, хватит ли его могущества на ту или иную ситуацию…человек, в конце-концов, банально знает, когда дело окончится жо…плохо.
Повернув голову, она заметила, что её соседка тоже немного дёргается…только вот реакцию такую, похоже, вызывала не ситуация, а черноволосая архонтка у стенки.
‘Странно…она-то вообще и слова пока при ней не сказала…или тоже уже встречались?’
- Простите, Инесса…- советница наклонилась к уху девушки - а что вас так сму..
Мэлис замолчала. Стало как-то не по себе, очень даже…Некоторые называли её за глаза крысой (а кто-то и в глаза), так вот сейчас эта самая часть её натуры подняла свою мордочку и настойчиво прокричала, что нужно бежать. Бежать отсюда, покуда всё не полетело к чертям, бежать и спасаться.
Что ж, вопреки мнениям, крысой Мэлис не была. Даже если корабль дал течь, всегда можно попытаться сначала её заткнуть, повернуть как-то ситуацию в свою пользу…
В арийских взаимоотношениях женщина понимала мало, так что лезть сейчас на рожон не видела смысла.
- Зигфрид! Стража!
Быстро сложив в руке исписанный пергамент, чуть побледневшая советница заставила себя сидеть смирно и сопротивляться чувству подкатывающей паники и головокружения
- Асвальд, быстро и коротко – что происходит?
'Голос ведь не дрожит, да?'

...Вокруг уже формировалась очередная картина минувших лет. Выбежав из разомкнувшегося кольца пламени, Сольвейг не выбирала воспоминание, в котором оказалась. Ей пришлось бежать туда - в тот день, когда она была захвачена в харматанский плен. Оборонялась, помнила каждое движение. Там были арии, тоже харматанские. И  архонт. Юная арийка совершала одну атаку за другой, пока ее не окружили и не скрутили. А она все отбивалась, хоть и видела: силы не равны. Сольвейг помнила, как тогда один из ариев-захватчиков говорил с ней на ломанном ревалонском.
-Хочешь жить? Пойдешь. С нами пойдешь.
Рейнеке видел это, сжигая призраки харматанцев и заставляя ее бежать дальше.
Уходить от пламени Сольвейг становилось все тяжелее: ноги увязали в песке. Лицо царапал сухой ветер. Это была пустыня. Ее первый и последний побег из харматанского плена. До границ не дошла –нагнали, возвратили. Ее наставнику отрезали уши: не уследил. Сама уцелела чудом. Дисциплина в Харматане была жесткая: все арии знали, что за их попытку побега ответят собратья. Рейнеке видел и это. Задумался?
Улучила момент, бросилась в сторону. Спряталась. В пляску. В жаркую ночь, где пылал костер, а над головой сияла бездна, полная звезд.  Сольвейг, зачарованная молодостью, дикой песней и  ритмом харматанских бубнов, кружилась в танце, закручивая вокруг себя ветром шлейф из искр. Ночь, опьяняющая ароматами роз, пепельный шелк. Тихий вздох. Ее рука, тонущая в волнах густых черных волос. Глаза. Холодные, не греют.  Жарко от ритма собственного сердца…
Арийка рванулась прочь. Не огонь гнал, сама. Не время, не место. Видит. Слишком личное.
Но ошиблась на пути. Хотела было повернуть прочь, но обратную дорогу уже скрывала стена пламени, испепелившая и шелк, и розы, и звезды. А впереди комната. Та самая комната,  о которой Сольвейг не смела и думать. Четверых стягивают чарами, безответных харматанских ариев. Очередное задание. Очередная смерть. Их цель…
-Нет!
Она пыталась  смешать воспоминания в кучу, так, чтобы ничего нельзя было разобрать, но Рейнеке будто острым ланцетом вырезал их одно за другим.
-Не делай этого!
Тень шла по сводчатым коридорам замка. Остов, сокрытый черным плащом и вооруженный острыми серпами. Шел к цели.
- В замке убийца?
Рейнеке  был совсем рядом.
- Имя, имя! Сольвейг! Не молчи! Говори! Я помогу! Верь мне! Получится!
- Не получится, Рейнеке! Не получится!
Головокружение. Сильное. Тьма убегала обратно в углы комнаты. Боль в кистях рук. Видимо, Сольвейг отчаянно вырывалась во время этих гонок по извилинам собственной памяти: кожа на руках, удерживаемых ремнями, была ободрана. Голова горела огнем, что не удивляло.
- Остановите запись! – рявкнул Рейнеке. – Немедленно! Зигфрид! Стража!
«Это ко мне?» - сонно подумала Сольвейг. Нет, не к ней. Ко всем. Что-то происходило, но что, Сольвейг еще не поняла. Только голова у нее становилась все тяжелее,  а воздух словно заливал легкие свинцом.

Отредактировано Сольвейг Рейн (2012-08-01 17:55:11)

Алиссен, превратившаяся в безмолвное изваяние у стены, не смотрела и почти не слушала. «Как же я устала, оказывается». Ментальные и физические пытки, озвучиваемые протоколы, слова и угрозы смешивались в противную кашу и отступали на дальний план сознания. Архонт закрыла глаза. Крик ария, адресованный… какая разница, к кому, вывел Алиссен из странного оцепенения. Человека рвало, мэтр Асвальд выдавал открытия, которые хотелось поскорее «закрыть» и истины, каким вообще не стоило открываться. Не в этом «погребе» и не в присутствии архонта, ибо последний – здесь явно лишний и … умирать не собирается. Про тихую фигуру успели все забыть? Не тут-то было: жажда жизни рванулась откуда-то из глубин архонтского естества, разогнав на миг дурной морок, глаза и руки вспыхнули одновременно.
- В благах Империи разбираешься? Вот и славно! Зато я – в своих собственных! И не собираюсь подыхать!
Толкнув стражника обеими руками подальше в угол комнаты, архонт кинулась к двери. «Заперта – ну, конечно!» Обведя пыточную пылающими глазами и не найдя ничего подходящего, архонт все же увидела нечто стоящее – Зигфрида, вернее – его меч, болтающийся без дела на боку. Мужчину все еще неудержимо рвало. Ох, не самое лучшее оружие для архонта, наверняка – очень тяжелая и неповоротливая поделка, но… Именно это и требуется. Выхватив меч из ножен, архонт снова вернулась к выходу.
- Только попробуйте подойти ко мне со спины! – на всякий случай – сила ариев в тесном помещении рядом с разъяренным архонтом уже не была так значительна, как раньше. «Надеюсь, здесь нет больше самоубийц, кроме этой солдатни» То, что выйти наружу здесь хотят все, кто в здравом уме - было достаточно очевидно.
Теперь уже Алиссен знала, что делает: осмотрев дверь, архонт продела лезвие меча под металлическую пластину рядом с ручкой и рванула от себя и в сторону. Сама еле уберегла лицо от заклепок, брызнувших мелким градом. Еще пару раз тот же трюк – снизу и сверху, а теперь – можно рубить. Толстая дубовая доска была крепка, но поддавалась. Меч покрывался зазубринами, злость хищника, запертого в клетку, придавала сил. «Только бы добраться до засова с той стороны…» Что – далее, архонт не думала, лишь бы хватило сил. В пыточной становилось все невыносимее.

Иногда Рейнеке хотел обидеться. На Императора, на Империи, оппозиции, диссидентов, живых, мертвых, людей, нелюдей, стены, потолки, полы, гербовые печати, министериалы, прокурации, апанажи, авантажи et cetera. Не для протоколов записи. Глубоко затаив обиду, плюнуть, высморкаться туда – под ноги Императору, сказать: «Ваше Императорское Величество! Долбитесь вы колом! Хоть в горло, хоть в задницу!». Не мог. Полномочия. Привычка. Обязанность. Нет, Рейнеке не хотел обидеться. Рейнеке хотел выспаться.
Сегодня – за Любоши; архонта, сдохшего в пыточной, инкубов, поэтов, принцессу Констанцию; недели и месяцы, чертовски бессонные. За два с половиной века всего на благо Империи. И ничего для себя, личного – ни украл, ни пропил, ни проспал, ни высморкался. «Тварь ты, Рейнеке, - подумал Рейнеке, - тварь, эгоистичная».
Усталость навалилась вся – полностью – за недели, прокурации, месяцы, архонтов, принцессу Констанцию. Скрежетал металл, в висках пульсировало.
Стражники бросились. Двое.
На Рейнеке.
На архонтку. На Сольвейг. Авось, на советницу?
В глазах - фантасмагория. Повалил первого - хрустящее месиво. Огонь против мечника. Второй оказался проворнее. Ушел, замахнулся. Замахнулся и Рейнеке. От удивленья противник замешкался. Рубанул по инерции. Хотелось смеяться Рейнеке. Застряло лезвие. В локте. В косточке. И этот тоже. Дернулся. Меч выпустил. Чавкнуло. Лязгнуло.
- Не уйдешь, - зашипел, бледный. Рука, правая, потянулась к лицу стражника. Задумал было попятиться, не успел – пальцы сжались на шее, голова вспыхнула.
- Мамочка!
Влажно и гадостно стекали по обугленной коже вязкие глазные сопельки. Упал. Не дергался.
Третий рванулся к Инессе, магичке, арию воздуха. Приставил к горлу лезвие.
«Дурак, - констатировал Рейнеке. – Ох, и кретинская пошла оппозиция».
На чем держалась левая рука – на чувстве долга, а, может, наперекор оному – Лис Императора – рефлексией особо не мучился. Держится? Молодец, умница. Супротив не имеем, стало быть.
А верить, стало быть, некому.
- Бывает так, - абстрактно заговорил Рейнеке, - Очень редко. Бывает: единственный, кто в силах спасти Императора – это враги Империи. Рубите-рубите, не останавливайтесь, хорошо получается. Помочь? – шутит, наверное. – Уговорили, никакой посторонней помощи. Бывает так – каюсь, не знаю имени, - милсударыня архонт, наимилейшая, что двоим вчерашним врагам – стало быть, архонту и предателю-арию, приходится действовать слажено. Зачем? А просто так, чтобы вековая вражда длилась еще столетия. Чтобы было кому эту вражду… поддерживать. Вы должны спасти Императора. Больше мне обратиться не к кому. Вы должны спасти Империю. Мэлис, освободите пленницу. Да, верно. Правильно. Сольвейг? Убийца? Ты же его почувствуешь? Вот и славненько. Надеюсь на вас, драгоценные. Император наверху. Мэлис, - усмехнулся, - дорогу вы знаете. Я? Я… тоже что-нибудь сделаю…
- Ни с места! – истерично взвыл последний стражник. – Я убью ее! Убью! Слышите?
Никто не обращал внимания.
«Инесса. Способная девочка»…
Темнело, мутнело, плясало. Капало.