Кабинет Императора

Государство – организм. Живой организм. Кровь, вены, жилы. Органы внутренние и внешние. Структура Рейнеке хоть и числилась органом внутренним, функции выполняла сугубо внешние. «Внутренний орган внешнего устрашения», - шутил про себя Рейнеке. История запомнит его ментором. Тоже своего рода шуточка.
- Критерий оценки эффективности работы стратега и тактика сопоставим с критерием оценки эффективности работы медика – тех и других судят не по качеству проведенной операции; тех и других судят по количеству венерических, приходящихся на душу населения. Революционизм – тоже болезнь, тоже венерическая. Передается как половым путем, так и воздушно-капельным, - Спасибо, Сольвейг, без тебя бы не справился. – В определенном смысле Вы правы, Констанция. Хищник, одуревший от падали, теряет инстинкты хищника. Хищник, одуревший от падали, перерождается. Нас окружают стервятники – алчные, но прагматичные. Я бы с удовольствием принял Ваш план, Констанция, будь на то воля Императора. Сдается мне, Его Императорское Величество, не соглашается, - Не понимаете вы меня, ваше императорское величество. – Видите ли, Констанция, наше общество – общество прихотливое. Красные пятна – скучное зрелище, колоссального ажиотажа в умах; их, умов, брожения не вызывают – чего уж там! – людям хочется загадок, людей тянет к мистерии… И снова обратимся к стервятникам. Стервятники – существа идеальные, природа оказалась к ним милостива – наделив уникальными таланциями, лишила естественных биологических противников. Единственный враг стервятника – другой стервятник. Единственное, чего боятся стервятники – конкуренции. Глупо полагать, будто на упавшую корону найдется только один желающий. Мы должны, мы обязаны убедить наших – скажу без претензии – врагов народа и нации в том, что они отнюдь не единственные… кхм, претендующие. Впрочем, эту задачу – безынтересно рутинную – я возьму на себя, стало быть…
Рейнеке облизнул губы. Запекшиеся.
- Раймунд, мальчик мой, ход твоих мыслей мне нравится. Блицкриг! Раз ножом по горлышку – заговорщиков будто б и не было! Не план - песня. Все хорошо, весьма и весьма жизненно. Но попрошу честности: скажи мне (или не говори, если не хочется), опознай кто-нибудь в твоем родном брате заговорщика – ты бы убил его, не задумываясь? А ведь это твоя обязанность, твой долг человека и ария. Нет, мальчик мой, никому не хочется лишней крови, никому лишней крови не хочется.
К тому же, не смотря на все дарования, ни один арий не способен разговорить мертвого. Это что касается покусителя на жизнь Императора, это что касается самих заговорщиков. Идеально было бы умри они от несчастного случая… увы, Фортуна, очевидно, не смотрит в нашу и вашу, Император, сторону.
Итак, заканчиваю. Все предложенные варианты будут рассмотрены. Вам же, Констанция, Летиция, в скором времени предстоит путешествие.
В висках пульсировало. Характерно. Коммуникатор сработал. Пора действовать.
- Ваше Императорское Величество, вынужден покинуть вас. Дела. Неотложные. Сольвейг, не поможешь мне?
В Империи полно органов, подумал Рейнеке, но именно моему досталась роль, выпала почетная миссия разгребать последствия всей, абсолютно всей жизнедеятельности.
- Прошу в очередной раз прощения.

Подвал

Бойтесь! Бойтесь меня!
Бард с вороньим гнездом на голове, разбитым и кровоточащим носом, внушительным синяком на скуле и блестящим взором вряд ли выглядел так устрашающе, как ему бы хотелось. Скорее, напуганным маленьким котенком, который скалить зубы и шипит на матерого пса. Перекусят его одним махом, ох, перекусят.
- Плевать я хотел на любимого господина. Плевать и срать. О чем любимый господин осведомлен не в последнюю очередь. Но в одном он прав. Вам отсюда не выбраться.
Что? Барду не послышалось?
Инструмент для колки орехов дрогнул в руке. Словно в подтверждении странных (и отчасти страшных) слов Юрека за дверью зазвучал голос.
- Господин Волох? Время истекает! Пора заканчивать
Что же делать?
- Аааа! Я всё скажу, перестаньте, перестаньте!
Должно быть "Жан" вздрогнул. Наверняка вздрогнул и Гудмунд. Юрек, кажется, остался всё тем же, а в глазах Волоха промелькнуло нечто такое, что можно было считать удивлением.
Спустя пару секунд удивлялся уже сам Дрозд...
Гудмунд забулькал, захрипел и бухнулся на пол, изредка дрыгая ногами и захлебываясь собственной кровью.
Айкен побелел и едва не грохнулся в обморок.
Малая башня? Резиденция разведки в Аверне. То место, откуда выходят лишь по велению Рейнеке.
Коммуникатор!
"Мэтр! Мэтр! Мы... мы в полной заднице..."
Всё, что было нужно, уже сказал "Жан".

Подвал

А ведь она действительная полная! Она действительно смердит!
Айкен едва от досады не ударился лбом о холодную кладку стены. Влипли хуже некуда.
Хуже было бы, если бы это был Харматан - у них палачи поумнее будут. И порукастей.
Нет выхода кроме одной двери. А за дверью еще пара таких как Гудмунд. Или даже больше.
И тут разум решил оставить его, добавив к ужасу настоящего видения прошлого: сейчас барду казалось, что он слышит Рейнеке, хотя никто другой никаких признаков этого не показывал.
- Быстро? Худосочную? Я с ума сошел! Бляха! Мы в Малой башне! В сраном подземелье её лабиринтов. И тут мы оказались по приказанию Волоха, который думает, что на него совершили покушение мы. А мы ведь не совершали! Правда же, не совершали! А еще тут есть Юрек... и он странный.
Голос в его голове отдавал нотками Асвальда Рейнеке. Голос в его голове не пел и не думал о голых барышнях.
Айкен фон Неван сходил с ума, глупо улыбался и старался рассказать невидимому собеседнику всё.
- А ещё был Гудмунд. Но его Юрек убил. У него рука крепкая - едва зубы мне не вышиб. А еще вез нас от дома Волоха без сознания. В эту самую башню. И говорит, что выхода нет. И время закончилось. А коммуникатор молчит. Голос, ты всё еще здесь? Не бросай меня, голос!
Осталось только пустится вприсядку и прихлопывать себе ладонями. Их будут убивать. Всех, включая Юрека. И, возможно, Волоха. Фон Невану это было уже не важно.

Подвал

- Им нет. Им не насрать, - заключил Юрек, поудобнее перекладывая меч из руки в руку.
- Время кончилось! – возвестили с той стороны.
- Твое оружие, Жан-или-Нежан, мы далеко не прятали. Лук скорее всего у охранников. Охранники за дверью. В Башню соваться нельзя. Не поймут. И не спрашивайте меня, ни о чем не спрашивайте…
В этот миг что-то лязгнуло. Дверь отворилась. Очень медленно. В проеме показалась мордочка – тупая, косоглазая – очень похожая на хорьковую. И эта мордочка несомненно не была одинокой мордочкой.
- Что тут…
Опять залязгало.
- …убивают! – делилась впечатлениями с кем-то мордочка. – Предательство!

Замок Императора

О том, что сейчас Рейнеке находится в замке Императора, стоит, прислонившись башкой к стене, под неодобрительными взглядами Сольвейг, Вацлава и – возможно – Улльрике, дышит через раз, особого стремления к ментальным контактам не испытывая; о том, что сам он был бы не прочь окунуться в новую, неизведанную задницу знать Айкену было совсем не обязательно.
- В Башне вы быть не можете, - констатировал Рейнеке, - в самой по крайней мере. Это я говорю точно. Юрека не знаю. Есть возможность? Бегите. Нет возможности? Все равно бегите. Будь на связи, Айкен, понял? Я постараюсь наколдовать портал. Слышишь меня? Это я, Рейнеке. Я постараюсь. Очень постараюсь. Но ничего не гарантирую.
Асвальд закашлялся. По счастью, кашель нельзя передать телепатически. Кашля не слышали.

Подвал

Дверь приоткрылась. По странности, никто из-за двери не выскочил. Зато кое-что выкатилось. Маленькое, круглое и дымящееся. Очень сильно дымящееся. Подвал начало затягивать густой, едкой гарью… Время действительно кончилось.

Кабинет Императора.

Напряженно наблюдая за каждым из говоривших, Летиция не замечала, как все глубже пролегала между ее бровей незаметная в другое время вертикальная морщинка. Императрица достаточно быстро пришла в себя после шока, вызванного небрежным замечанием Рейнеке. Дыхание ее стало ровным, сердце билось размеренно, только нестерпимо горели шея и плечи, в которые словно вгоняли острые железные штыри.
Клемент был на ее стороне. Точнее, оба они были по одну сторону баррикад и одинаково скрежетали зубами, слушая рассуждения других о судьбе их ребенка. Неприятнее всего было слушать Констанцию. Родная дочь, она тоже была против них. За Империю, но против Семьи. Еще один штырек впился в тело Летиции где-то в районе сердца и принялся медленно проворачиваться, все туже затягивая нервы в клубок. Принцесса не могла не понимать, что означали ее слова о предателях, желающих смерти наследника, о заговоре, возникшем во дворце. Гибели Октавия желает лишь тот, кто хочет возвести на трон следующего в очереди? Учитывая, что следующим был Маркус, слабо верилось в то, что кто-то спит и видит его своим императором. Она любила сына, но хорошо знала, что это был за человек. Только мать может любить такого искренне, безотносительно к его поступкам. Значит это он, он желает смерти брата. Вот, что говорила Констанция. Это его она называла изменником. «Ты ведь прекрасно это понимаешь», - горько подумала императрица, глядя на дочь, увлеченную своими планами, - «И ты тоже, как отец. Тоже не простишь ему. Как же ты можешь?!». Летиция была в отчаянии. Дочь должна была быть ее союзником в случае, если все их ужасные подозрения оправдаются. Она должна была так же молить отца о помиловании. Должна, потому что этим женщина отличается от мужчины – она дарит жизнь и сохраняет ее. Но в сердце Констанции ван Фриз не было милосердия к предателю. Она пугала мать своей внезапно проявившейся жесткостью.
Фон Эренд говорил спокойнее, уж во всяком случае, менее кровожадно. При всей неприязни к юноше, Летиция не могла не соглашаться с ним. Но Рейнеке упрямо гнул свою линию и оборвал разговор едва ли не на полуслове, так и оставив решение невысказанным, хотя очевидно было, что слова Клемента мало могли повлиять на него. Императрица проводила старого Лиса взглядом. Он выглядел так, словно вот-вот готов был свалиться на землю и обратиться в прах. Но ей казалось, что даже после смерти тела, дух этого удивительного, властного, пугающего существа (язык не поворачивался назвать Асвальда Рейнеке человеком) будет так же силен. Он правил именно своим разумом. Иначе отчего бы молодые, сильные арии так беззаветно верили в его главенство и шли за ним несмотря ни на что. «Например, эта девушка…» - Летиция смотрела в спину Сольвейг, бережно, но крепко поддерживающей старика под локоть, - «Он как-будто вливает в нее свой яд, питается от ее молодости».
Ее рассуждения прервал голос императора, отсылающий дочь и фон Эренда. Императрица с беспокойством взглянула сперва на Констанцию, затем на ее друга, и уже потом поймала взгляд Клемента. Это ее немного успокоило. Он должен узнать обо всем. Где-то в глубине души заворочалась склизкая грязная мыслишка, подозрение. А что, если это не Маркуса, а Констанцию хотят видеть на троне? Как намного проще было бы управлять девчонкой…
- До свидания, мэтр. Дамы, - не забыла послать вслед уходящим императрица, еле-еле заставляющая себя усидеть в кресле, так нетерпелось ей рассказать все супругу, - Констанция, я скоро присоединюсь к вам, родная. Господин фон Эренд, - кивок достался и арию.

Отредактировано Летиция де Авели (2012-12-02 19:23:40)

кабинет Императора ===> покои принцессы
Обязанность, долг ария... Как сложно со всем этим! Почему не получается отвечать прямо, уверенно: "Да, я исполнил бы долг!"?
Разве бездушные не должны быть бесчувственными? Проклятье! Видно, паршивый я арий.
На вопрос Рейнеке отвечать было гораздо сложнее, чем говорить о лояльности. Вопрос был конкретнее, вопрос был - не в бровь, а в глаз. Вслух он звучал еще страшнее, чем в голове.
Убил бы его, не задумываясь? - голос старого мага эхом отдавался в ушах, хоть и был задан лишь вскользь. Досаду стало сложно скрывать. Слава Создателю - Лис вышел, бледный, слабый, перемотанный и перелатанный. И такой пугающий. Отвечать ему было страшнее. Что можно сказать тому, кто умеет слышать мысли? Хотелось верить, что вопрос был риторическим. Хотелось думать, что ответа никто не ждет.
Нет, я бы струсил, я бы сдался. Или все же... Такого просто не случится. Торвальд не может быть заговорщиком. Добровольно. Он не станет. Только если вдруг непредвиденные обстоятельства, что-то, что сможет помешать его решимости, сыграть на чувствах... - Толку от подобных терзаний было мало, это целитель понимал. Но остановиться было сложно.
Бездумно следуя указаниям Императора, Раймунд поклонился и направился к двери. Придержал тяжелую створку, позволил пройти принцессе. Как вышла Констанция не заметил - стоял так, вцепившись в дверную ручку, еще несколько секунд. Потом сообразил, что задерживается и торопливо выскочил в проход влед за принцессой.
В коридоре было холодно и темно. Пытался шагать как можно быстрее и выглядеть при этом уверенно. Для кого старался и сам не знал. Держался точно за принцессой, молчал. Все слова куда-то провалились. Ведь так хотелось поговорить с ней еще полчаса назад! А сейчас - только стук каблуков и ощущение, будто тебя вывернули наизнанку, хорошенько потерли наждачкой и вернули в первоначальную форму.
- Уф-ф-ф... - достаточно отдалившись от кабинета, арий вдруг понял, что задержал дыхание, и громко облегченно выдохнул.

Отредактировано Раймунд фон Эренд (2012-12-03 22:42:43)

Подвал

Мир сошел с ума. Мир окончательно съехал с катушек.
И начал он с Асвальда Рейнеке, которому пришлось слышать мысли Айкена фон Невана, личности глупой и в трудных ситуациях терявшей над собой контроль.
Время кончилось.
Их время.
- Хорошо, мэтр! Я... не подведу.
А есть ли иной выбор?
- Предательство!
Бард больше не стоял особняком. Бард действовал, начиная с наглой мордочки: инструмент для колки орешков (как растительных, так и не желавших развязывать собственные языки) стремительно полетел в сторону противной хари. Промазал. Жалко.
Инструмент летел очень долго - Дрозд не следил за его перемещением: бросился, кинулся к убитому и уже переставшему трепыхаться Гудмунду.
Меч. Мертвому он не понадобится, а вот живому очень может пригодится.
- За Ревалон!
Просто к слову пришлось. Само на язык скакнуло. Главное, чтобы "Жан" по уху не стукнул, а остальное...
В комнату юркнуло какое-то животное. Или не животное? Завоняло, задымило...
- На выход, быстрее на выход!
Фон Неван, закрывая расквашенный нос рукавом собственной рубахи, устремился к двери, в сердцах ударив её ногой.
Распахнуть, покинуть проклятые объятия темницы.*
И пусть Юрек может оказаться врагом.
Пусть это могут быть последние минуты жизни недостойного сына рода Дроздов - вдохнуть чистый воздух, увидеть еще раз яркое солнышко над своей головой! Любой ценой.

*удар "пыром" с целью распахнуть дверь резким ударом (и по возможности прихлопнуть одну-две хитрые морды, что стоят около двери

Кабинет Императора ==>Покои принцессы.

Констанция вышла из кабинета отца. Каждый шаг давался с трудом, с трудом, чтобы не остановиться. Чтобы... Она слышала, как следом вышел Раймунд. Но мысли были об ином.
Она ведь совсем не хотела смерти Маркуса! Совсем не хотела, ему зла! Но и простить… Но и судить не имела права, сейчас – нет. Не имела права судить и других, обрекать на гибель, солдат, верных Империи и нет.
Не имела!
Не хотела иметь, никогда!
Именно сейчас пришло осознание – что значит быть политиком. Быть политиком – значит решать. Решать судьбы. Решать жизни.
Лишать.
Только войдя в свои покои, дала волю слезам, что всю дорогу зло жгли глаза. Забыла о незапертой двери. Забыла о герцоге. Забыла обо всём.
Хотелось просто исчезнуть. Хоть на миг, стать той, кому не надо брать на себя судьбы. Кем не расплачиваются за мир.
Свободной. Даже кметкой, но свободной. Не убийцей, не чудовищем, в которое она вот-вот превратиться.
Присев на край кровати она тихо, совсем неподобающе сильной принцессе, руша образ  орлицы, заплакала. Не таясь, не глотая горе, не загоняя в себя.

Кабинет императора.

Губы Летиции беззвучно шевельнулись. «Нет», - она хотела встать, оперлась на подлокотник, но ладонь соскользнула и женщина пошатнулась. Она не вспоминала Маркуса в колыбели, перед ее глазами не проносилась вся жизнь сына от первых шагов до их последней встречи. Только кровь. Жизнь, змеящаяся по губам и подбородку, неумолимо покидающая ее мальчика.
- Нет, нет, - она не могла говорить, внутренности опять скрутило. Летиция резко нагнулась, пытаясь подавить спазмы в горле. Ее мутило. Комната начала вращаться. Все быстрее и быстрее, то уходя вверх по спирали, то разгоняясь с новым витком. Императрица шумно вдохнула и широко открыла глаза. Вращение прекратилось, и женщина смогла встать.
- Нет! – в одно мгновение к ней вернулись и голос и сила. Императрица оказалась рядом с Клементом, она занесла руку и с ненавистью впечатала сжатые в кулак пальцы в угол стола. На разбитой костяшке тотчас же выступила яркая капелька. Летиция нависла над мужем, сжав руками подлокотники его кресла:
- Ты хочешь одинаково просить прощения за то, что кричишь на подданных, и за убийство нашего сына?! – она шипела сквозь зубы, - Ты даже не знаешь, он ли это! Ты просто боишься. Так напугай его тоже! Найди тех, с кем он шепчется по углам, всех. Заставь его смотреть на их мучения, сдирай кожу, сажай головы на колья. И дай посмотреть ей, твоей дочери! – палец Летиции указал на дверь. Ее руки мелко тряслись, - Вы знаете слово «милосердие»? Будь милосерден, Великий Император! Ему не нужно прощение, сохрани ему жизнь. Или ты все-таки боишься? Недоросля, мальчишку, – откуда в ней взялась эта черная злоба? Летиция смотрела в глаза мужа и видела только решимость.