Улльрике хотелось одновременно забыть свой долг и свою гордость, рвануть к Нему, обнять, уговорить не идти, но при этом девушка осознавала, что такие ее действия запятнают честь герцога, а не только ее честь ария. Так что целительница покорно позволила себя отстранить, глядя ему в глаза взглядом полным мольбы и надежды. В уме крутились все оберегающие молитвы, которые девушка успела выучить или слышала. Эльфийка было готова взывать не только ко Всеединому, но и к Проматери-Ночи, к духам предков, да хоть к самому Искусителю, лишь бы Истин выжил.
– День и в самом деле прекрасен, – пролепетала девушка, хотя ей хотелось сказать совсем иное. – Не будем омрачать его, ведь так? – последняя фраза звучала по-детски, ария сама это чувствовала, но иначе не могла.
Оруженосец герцога отстранил ее немного, то ли удерживая от глупостей, то ли пряча от неприятностей. Улле не понимала, что говорят ей. Так бы говорили с непонятливым ребенком или с лошадью – важным были не слова, но интонации. Рике всхлипнула, затем еще раз, в страхе отвернулась, увидев противника герцога, и замерла. Что-то было не так, с толпой не так. Еще минуту назад толпа совсем иначе потешалась над шуточными боями. Теперь же это было предвкушение гончей своры. Целительница еще раз испугано обвела толпу, вздрогнула, и, уже не задумываясь кому шлет сообщения начала просто перебирать всех знакомых ариев, посылая что-то вида «На турнире с толпой что-то не так, защитите принца». Вспомнился мэтр, что хотел вытащить мышей из углов, стало страшнее.
Целительница судорожно вздохнула, вцепилась в кольцо и позвала, на гране паники:
«Мэтр Рейнеке, тут что-то не так, я боюсь. Вы мышей вытаскивали, а у них зубы, я боюсь с ними встретиться! Мэтр, толпа неестественна, мне страшно!»

мастерский
Саундтрек

Зря старалась целительница Улльрике, мэтр Рейнеке не слышал. Не мог слышать. С рассветом он предал одного. В полдень – второго. До заката Рейнеке предаст еще трижды. История не простит, никогда не узнает целительница Улльрике.
Мэтр молчал.
Никто не откликнулся.
Не было тридцати серебряников. Не было смоковниц, чтобы повеситься.
Были архонты.
- Смерть тирану! – крикнул человек в плаще. Острая сталь в руках, не созданных для убийства, проткнула горло его товарища. Кровь! Горячая кровь! Бойкая кровь! Песней! В лица! В лица, на бардовы штаны… Мелодия хрипа. Взлетела, оборвалась.
- Смерть тирану! – подхватила толпа.
Летели на землю черные плащи. Горели на солнце кольчуги и латы. Пылали не божьим – ох, не божьим огнем! - мечи – кривые мечи, сабли, вспыхивало и гасло то тут то там ледяное пламя архонтской стали.
- Смерть тирану! – бесновалась толпа.
Нижние ряды покачнулись. Кричали бабы. Кричали дети. Кричали все, каждый хотел запомниться этому миру хотя бы криком. Хотя бы последним. Кричали все. Нижние ряды напирали на верхние. Люди в кольчугах и латах ринулись на трибуны.
- Режь богатея! Дави кишки!
Снова меч, снова горло – полетела в толпу хорошенькая светловолосая головка молодой маркизы. Задохнулся кровью старый граф. Протяжно кричала не старая в общем-то виконтесса, прижимая к груди мальчонку лет двух-трех.
- Пощадите! – молила она.
Не пощадили.
Много. Много. Много! Было нападающих. Кто-то из рыцарей метнулся на подмогу – задавили. Врезались в толпу имперские гвардейцы. С мечами. Длинными. С пиками, с алебардами, – задыхались, хотели рубить – рубили, хотели колоть - кололи. И падали. Смятые. Затоптанные.
Серый Рыцарь Освальд фон Хоммерсмеф сорвал с головы шлем. Он хохотал. Глубокой зеленью горели глаза архонта…
Кто-то толкнул Улльрике.
Кто-то толкнул Амлуруил.
Кто-то кого-то толкнул. Кто-то кому-то наступил на горло.
Задохнулась песня Иоганна Саксора, поэта и миннезингера, задохнулась на полпути к губам, а на губах кровь, а в животе – меч. И шляпушку сожрала ослица.
Райо шел, продирался сквозь толпу. Кого спасать? Кому служить?
- Улльрике!
Райо теснили, Райо били – кулаками, ногами. Хотели отнять меч – не отняли, рухнули на землю, умерли.
Он не молился. Таких молитв Пауль Райо не знал. Молитв, имя которым Кровь.
- Смерть тирану! Смерть...
Смерть... смерть.
А солнце смотрело вниз. Равнодушное, обыкновенное.

Отредактировано Пауль Райо (2013-02-01 18:01:45)

Лишь миг, между жизнью и смертью. Лишь пара секунд, что не могла изменить ничего - всё было ранее осознано и выбрано. И не было ничего. Ничего, кроме толпы, что не ведала ни жалости, ни разума.
Истин не видел этого, он не чувствовал толпы. Он лишь смотрел в узкую щель забрала и смотрел на приближающуюся фигуру в тёмных доспехах. Он не был трусом, сейчас он не боялся. Слышно не было ничего - что можно услышать под тяжёлым шлемом, когда кровь бешено стучит в висках, заставляя дышать медленнее, пытаясь ещё на минуту сохранить драгоценный воздух.
Ничего. Всё пройдёт, всё закончится. Фортуна снова выбросит зеро.
Зеро. Ничего. Ничего того, что должно было бы быть, либо было противоестественным.
Зеро. Праздник, что обратился в ад.
Зеро... Он всегда жил на милость этой изменчивой госпожи, обласканный её непонятной и коварной милостью.
Секунда - чуть длиннее вечности. Всего секунда, но за этот момент всё изменилось. Восстала толпа, словно бы дожидавшаяся своего часа, чтобы выплеснуть свою злобу и ненависть.
Истин отреагировал на барона, что снял шлем и остановился. Герцог резко натянул поводья Света, пытаясь понять, с чем же связано особое веселье фон Хоммерсмефа. Хохотал как-то нехорошо, мало было похоже на радость. Истин медленно, как ему показалось, обвёл взглядом трибуны, превращающиеся в единое месиво из людей. Толпа напирала, толпа обезумела.
Архонты...
Куда-то на землю улетел шлем герцога Дариера, более не нужный. Он вообще жалел о тяжёлых парадных доспехах, что мешали ему сейчас толком двигаться.
- Джерард, Улльрике! Уводи эльфийку! Она же арий! - Куда-то назад, в надежде на то, что верный друг и знаменосец услышит и сможет выполнить то, что его просят.
А дальше то куда? В толпу? Завалят, затопчат, убьют раньше, чем он клинок поднимет, уж больно их всех много. Истин судорожно облизнул губы, пытаясь решить, что он вообще может сделать.
Дрогнула совсем рядом земля, высвобождая странных чудовищ. Чуть поодаль рыцарь заметил недавнюю знакомую, которая спасалась от толпы в седле за его спиной и желала ему победить на турнире. Криков и крови прибавилось, значительно прибавилось, всё за считанные доли секунды.
Продолжал врезаться в сознание смех барона, чьи глаза выдали в нём архонта. Вдох. Выдох. Решение. Единственное, что он сейчас видел. Может быть, отчаянье, может быть храбрость - не всё ли равно? Герцог вновь пришпорил коня, пользуясь тем, что барон продолжает бездействовать, крепче прижимая копьё и целясь уже теперь в шею, которая после снятия шлема оказалась уязвима.

- Ломай скамейки! Ломай скамейки! – нашелся на трибунах кто-то, не чуждый стародавней гримуарной летописи. – Это ж големы! Не люди! Не настоящие!
Гвардейцы из охраны знати слушались, бросались исполнять приказ - с рвением, все равно против магии - ничто, хрупкие и бессильные. Поверх изувеченных тел, прямо под ногами каменных чудовищ медленно высилось изломанное, расщепленное дерево. Доски вырывали прямо с помоста, кто не успевал отскочить – проваливался. Ломал ноги, ломал руки и стонал, пронзительно, испуганно, жалостно.
Драться в толпе невыносимо, мучительно. Вырвав из чьих-то рук – ни дать не взять нападающего! – узкую, длинную мизерикордию, второй рукой по-прежнему крепко сжимая меч, инквизитор шел сквозь толпу тараном – колющим, жалящим. Не чурался бить в спины - между доспехами. Один раз упал – думал, затопчут. Ничего, выдержал. Хватаясь за чьи-то портки, поднялся на ноги. Не думая, воткнул в очередной глаз мезирикордию – поморщился. Своего убил, стражника. Бог простит, Бог помилует – не со зла он, Пауль Райо, не от греховного своекорыстия…
- Арии! – кричали в толпе. – Где же арии!
Освальд фон Хоммерсмеф скалился.
Герцог летел на него. Летел по-храбрецки самонадеянно. За миг до удара, поднял руку – ладонь напряжена, пальцы до излома ровные. Копье герцога взорвалось щепами – взорвалось совсем близко от шеи фон Хеммерсмефа, удар от соприкосновения оружия с магией вышел настолько мощным, что из седел выбило обоих, друг от друга отбросило. Разрываясь проклятиями, грузный барон задергался. Ему – тяжело задоспешенному – непросто, ох, не просто было подняться на ноги! Вставал на дыбы неподалеку ошарашенный конь Освальда. Скалил зубы. Хотел топтать и не мог понять, кого именно.
Лоб рассек, бровь рассек, веру рассек – разрубил, поделил надвое – одна часть верила в Бога, вторая молила о пощаде дьявола. Широкая ладонь Пауля Райо опустилась на плечо целительницы, с силой сжала тонкие косточки.
- Вставай! – рявкнул инквизитор. – Если жить хочешь – вставай! Пошли, - «отсюда» хотел сказать инквизитор, не смог, понял – слишком дорого он продал душу Господу Всемогущему, продал за волю и то самое, что не позволяет крысе потонуть с тонущим же корабликом, - будем спасать твоего герцога.
Ариев не было. Не спешили на выручку. Наученные самозваным грамотеем те, кто мог слушать – бросали что ни попадя под ноги големам – доски, кубки, плащи… подштанники. Каждый хотел жить. Выжить хотели все, еще ни разу на нынешней памяти не была такой цельной, такой сплоченной, такой живой Империя.

Бежать. Ясная, одна-единственная мысль.
Бежать, как можно дальше от обезумевшей толпы, от обезумевшего друга... До которого не достать. Уже, оставляя только надежду, что он жив...
Кто ты?
Учили на лекаря...
Учили. Но... она всё-таки протиснулась меж людей, туда, откуда пропал Айкен. В такой ситуации, только и остаётся, что искать тех, кого знаешь.
В дырку она почти упала, чудом - не на барда. Кое-как встав, и надеясь, что тот не применит оружие во второй раз, попыталась позвать:
- Айкен, это я, помнишь? - С момента их знакомства он изменился. А с сего дня...
Ты  их убил...
Ты их не убил... Тебе незачем знать. - Дотронулась до кисти барда.
- Я помогу...

Первым желанием было скинуть руку и сжаться в еще более компактный комочек. Как в детстве, когда от любого страха можно было спрятаться под одеяло, когда рядом был сильный отец, способный защитить от любой напасти. Толпа кричала, звали ариев, ведь они, арии, обязаны защищать всех, но сил не было, сил не хватало. Рике не умела убивать, ее учили другому – спасать, а не казнить. Слезы лились ручьем, страшно, архонты… Кругом толпа, кругом опасность.
К реальности вернул ее голос святого отца. Девушка сначала как кукла подняла на Пауля пустой взгляд заплаканных глаз. Она не знала, что делать, совсем не знала. Так что механически встала, как и говорил Райло, кивала, а затем посмотрела по сторонам. Вскрикнула, рванулась вперед. Герцог ласточкой вылетел из седла, хотя его противник тоже не усидел. Целительница безвольно повисла в чьих-то перехвативших ее руках. Затем подняла голову. Давешний оруженосец не дал ей рванутся к той битве. А здесь шла иная битва, за жизнь. Девушка скользнула за спину в инквизитору, затем немного несмело обняла того, давая магии течь спокойно, и начала залечивать только те раны, что в самом деле мешали пресвятому отцу – те, из которых лилась кровь, закрывая обзор, да те, что мешали нормально орудовать мечом.
Девушка уже не видела, как встал герцог, как он оглушил противника, как одна из битв завершилась. Ария зажмурилась, исцеляя первого пациента, с ужасом представляя, что дальше надо будет лечить других, а среди раненных может оказаться архонт…

Больно.
Чертовски больно и обидно: бард прикусил язык. Во рту расползалось что-то теплое, терпкое, с знакомым, металлическим вкусом.
Кровь.
Кровь теперь везде и всюду: на руках, на одежду, во рту, в голове. Перед глазами плыла алая пелена, перемешиваясь с лучами света и скрывая звуки.
- Айкен, это я, помнишь?
"Не помню. Я никого не помню. Я всё... я всех забыл. Кажется... кажется, всех.... Рыска... Кто такая Рыска? Я кто? А ты?"
Ответов не было.
Было больно - а ответы, пожалуй, подождут. Бард попытался заговорить, а вместо этого - застонал.
- Я помогу...
Себе бы помогла...
Люди умирали и убивали. По желанию, без желания, с целью и без оной.
Умирали кучами, убивали - парами. Иногда даже слажено.
Бард этого не видел. Никогда больше не увидит.
- Империя.... Лис... Рыска.
Рыска. Он обязательно вспомнит, кто это. Обязательно. Только для начала отдохнет совсем-совсем немножечко, полежит вот тут, свернувшись клубком.
Ногу пронзила острая боль.
- Где мы?
Голос - чужой, слабый, хриплый. Но его.
Он умеет говорить.

Первые блеснувшие молнии заставили девушку вздрогнуть и, зажмурившись, уткнуться в спину отцу-инквизитору. Рике показалось, что архонты научились колдовать, а если учесть то количество крови, что эти богомерзкие отродья сегодня пролили, то и Враг Всеединого мог снизойти до своих приспешников, открыв им дар. Но затем к молниям прибавились и струи воды и остальные стихии. Улле, как некогда в самом начале обучения, стояла и смотрела как зачарованная. Ей такое было неподвластно, такое спасение было сказкой, прервавшей тот кошмар, что творился вокруг.
А Пауль говорил, что-то говорил. Целительница не сразу поняла, что, а затем удивленно посмотрела на отца-инквизитора. Аудиенция у Императора. Девушка вздрогнула и зябко обняла себя руками.
– Пресвятой отец, тут найдутся многие, кто, несомненно, расскажет Его Величеству о случившемся лучше, подробнее, – ария несмело улыбнулась. – Я – простая целительница, напуганная девчонка, что только что рыдала здесь. Нет, я ни в коем случае не сомневаюсь в вашей мудрости, пресвятой отец, но…
Рике замолчала, посмотрела по сторонам, рванула было к одиноко плачущему мальчишке, что выжил благодаря матери. Хотя, не мальчишке, герцогу или графу велением судьбы, в миг повзрослевшему в этот день. Но к маленькому дворянину уже подошли иные. Ария отвернулась от трибун, заметила Истина. Живой, живой, живой – билось в голове. Теперь уже, не удерживаемая никем эльфийка кинулась к герцогу. Не добежала, тот сам подходил к ним. Прихрамывая, опираясь на верного скакуна. Улле испугано охнула, поднесла ладошки к лицу, всхлипнула, а затем, через силу, улыбнулась. Капли дара еще были внутри. Девушка, видя дорогое лицо сквозь марево слез, нерешительно протянула руку и коснулась герцога. Магия, несколько непокорная, как норовистая лошадь, потекла сквозь пальцы, давая, пусть и частичное, исцеление.
– Да, был, но ведь все закончилось на сегодня, ведь правда? – девушка еще раз постаралась приподнять уголки губ в более явной улыбке. – Вы ведь теперь уедете, – грустно продолжила она. – Турнир, скорее всего, отменят…
Хотелось плакать, хотелось вернуться назад, туда, где в тишине целительского крыла слышался только задорный голос Эльзы, где не было архонтов, заговоров против Императора, а завтрашний день был ясен…