Корсет соскользнул на пол, брошенный и никому не нужный. Пожалуй, имей он чувства и эмоции, то обиделся на всю жизнь, посчитав себя задвинутым и преданным.
А он говорил! Он предупреждал! Он был совестью!
Совесть сегодня пошла к ухару.
Предложение Рыски было неожиданным.
"Я не голоден!"
Слова спешили сорваться с губ, однако пустой желудок заговорил совсем другие речи: заурчал, забулькал, словно моля о помощи, прощении и желании отобедать.
- Я не могу стеснять тебя и...
Желудок взвыл сильнее, вцепляясь в эту последнюю попытку насытиться. Пожалуй, если бард запротивился еще раз, то он попросту бы покинул несчастное тело Айкена.
- Хорошо. Тебе помочь? Подожди, я только скину дорожное.
Поднявшись и скинув надоевший прочный жилет, тяжелым грузом давивший на плечи, юноша осталась расшитая по воротнику рубаха.
- Пошли?

Не дышите не шедевр!
Айкен фон Неван следовал за рыжевласой по пятам, бросая взглядом вызов всем и каждому, кто смел бы посмотреть на неё не так.
Бойтесь! Бойтесь, грязные свиньи!
Свиньи, если тут и находились, совсем барда не боялись. Скорее даже наоборот - охотно себе хрюкали в своем сообществе, лишь пару раз зыркнув на парочку.
С трактирщиком все прошло быстро и гладко: то ли заглаживая вину за вторжение, то ли действительно будучи рубахой-парнем, старик Сигизмунд не бурчал, а быстренько наполнил чаши кашей, кружки молоком, а желудок Айкена - надеждой.
- Пошли.
Приняв из рук девушки поднос, шествуя аккуратно и осторожно, бард лавировал меж столами и скамейками, один раз отдавив ногу какому-то бородачу и едва не разлив все на его спутников: бронзовых от загара, нездешних мужчин.
Один из них проговорил что-то резкое и отрывистое, кажется, на харматанском, зашелся смехом и ударил бородатого по плечу. На этом все и кончилось.
Айкен и Рысь оказались на втором этаже.
Пара минут ушла на отпирание двери - проклятый замок заржавел и не поддавался.
Наконец, когда все было закончено, широченная доска, потертая временем и служившая подносом, поставлена на стол, Айкен убедительно пригласил танцовщицу к столу: поцелуем не оставил способов для отступления, а отодвинутым стулом - повода отказывать.
- Приятного аппетита!

Гори, Гори ясно, костер весеннего счастья и чудес. Дари свои обжигающие искры детям своим, ласкай их музыкой и прелестными танцами.
Люби их, как самого себя, гори ясно и дотла, так, чтобы остался лишь пепел уюта и серебряно-черный покой в конце пути.
Гори как можно дольше.
Гори.
Айкен уверенно стучал деревянной ложкой по глине миски, наполняя свой желудок питательным и безумно вкусным содержимым. Сигизмунд Трактирщик действительно кормил вкусно, не жалея продуктов и кормя на убой.
"Посоветую своим товарищам эту "Гриву". Пусть уважат старика и его дочку".
- А где твоя лютня? Мы про нее совсем забыли!  Ой, что делать будем?
Бард едва не поперхнулся, с трудом подавляя выступившие на глаза слезы и подавляя желание то ли засмеяться, то ли покашлять.
- Сначала поедим. Вряд ли она пригодилась какому-нибудь воришке. Вот только... твой подарок на ней. Найдем, не переживай. Кушай.
Когда-то, давным-давно, один мудрец ему рассказывал, что время подобно карете, которая движется по тракту, принимая внутрь себя новых пассажиров и выпуская старых. И тебе не избежать потерь, ибо карета не может ни остановиться, ни вместить в себя больше, чем позволяет её площадь.
Айкен задумчиво провел ложкой по дну тарелочки. Обычно, мама говорила "а вот и дрозд пропел!", намекая на гербовое изображение их дома. Как давно это было...
"Пусть лошадей моей кареты украдут разбойников. И никто её больше не покинет. Никогда..."

Последняя булочка исчезла, оставив после себя лишь воспоминания, крошки и сладкий привкус во рту.
Рыжая птица вспорхнула и рухнула на кровать, разметав по плечам океан осеннего золота и сверкая серебром глаз.
Айкен улыбнулся: девушка была похожа на сказку - естественная в своей простоте и желаниях, без наигранного жеманства и ненужных хитростей.
Переместившись ближе к предмету своего взгляда, Айкен взял её ладонь в свои руки - крепкие, большие, непохожие на холенные ручки многих бардов.
- Давай погадаю! - Шутя предложил он, проводя большим пальцем по линиям на её руке. - Меня одна харматанка научила. Вот как сейчас помню: гадает она мне, предсказывает огромный дворец, кучу слуг, орла и змея, сцепившихся в  безжалостной схватке. Враки, правда? Зато она нагадала правду про мое прошлое и немного будущее.
Большой палец скользнул по линии от одной стороны ладони к другой. Дрозд улыбнулся.
- Вижу, вижу, всё вижу. Будешь счастлива, будешь при дворе, слугах и красавце муже. Будешь любимой придворной дамой императрицы и красота твоя прогремит на все стороны.
Бард улыбнулся, ласково поглаживая ладонь Рыски.
А затем притянул к себе, медленно, но настойчиво целуя и зарываясь пальцами в огненно-рыжих волосах.
Затем уколол дорожкой поцелуев подбородок, щеку, шейку. Плечо.
Взгляд его затуманился, а движения стали чуть более порывистыми.
- Не бойся.
Руки юрко освободили правое плечико девушки, губами закрепляя успех.

"- Стой, сука!
В спину летел камень. Летел замечательно, прицельно и быстро. Бард едва увернулся, вильнув в самый последний момент в сторону.
Штаны, застегнутые кое-как, мешались и путались, угрожая схватиться за угол лавочки или выступающие декорации домов.
- Стоооооой!!!
Айкен фон Неван останавливаться не думал - совсем даже наоборот, бард прибавил ходу, закусив губу и не обращая внимания на лютню, нещадно терзавшую локоть и плечо.
- Стой! - взвизгнули за спиной опять.
Спустя пару минут Джакомо Блонтье, владелец портных мастерских в Эрендоле, а с нынешнего дня и рогоносец, потерял обидчика из виду, матерился и плевался, обещая проклятому певцу кастрацию и пробитый череп.
Всё это Айкен фон Неван слышал уже не в первый раз...
И явно не в последний."

Как давно это было? Восемь лет назад? Пять? Три?
Стало безумно стыдно и больно за свое прошлое. Кем он был? Кем он является в данный момент? Прощелыгой с дырой в кармане и парой таких же друзей. А еще Асвальд Рейнеке, личность странная, требовательная и властная. Такой похуже любой жены и куда злее самой сварливой тещи.
"А я мог бы быть бароном и подарить тебе полмира, бросив его к твоим ногам. Но..."
Этих "но" было очень много. Очень много гадких противных "но", которые Айкен фон Неван ненавидел всей своей душой.
- Я тебя никому не дам в обиду.
Шепот обжег губы и кожу плеча Рыски.
Кто она такая? Волшебница, кудесница, которая исправила его жизнь в единый миг, заставляя быть куда лучше.
Второе плечико также лишилось своей части одежды, оголяя мраморную кожу и ключички.
Тепло поцелуев, казалось, оставляло следы на белоснежной коже. На правом плечике обнаружилась замечательного вида родинка, которая также была удостоена поцелуя.
Рука, проворная и юркая, как змейка, кончиками пальцев прошлась по животу, поглаживая кожу сквозь ткани одежд.
А вдруг она испугается? Закричит? Укусит?
Так не хочется её обидеть.
А что если..?
Никаких "если" и "вдруг".
- Я люблю тебя, - прошептал бард, находя губами губы Рыски.
Руки тем временем расправились с завязкой верхней юбки и осторожно отложили её в сторону.

- Я тебя тоже люблю... сильно-сильно.
"Я тебя. Ты меня. Только один из нас обязательно заслуживает презрения и ненависти. Не ты. Не ты..."
Укоры совести острее мизекордия впивались в сердце, добивая и разрывая податливую ткань на куски. Мучения телесные были куда менее болезненные.
Поцелуи... один? Два? Три? Бард сбился со счета.
Руки находили руки. Губы находили губы, шею, плечи, руки.
Жарче.
В какой-то момент рубашка, украшенная вышивкой и серебряной нитью, полетела в сторону: туда, к корсету и юбке.
Плотное платье, способное укрыть и от холода и от недобрых рук, словно по волшебству оказалось на полу, оставляя девушку в длинной рубашке.
- Не бойся.
Слова шепотом коснулись её волос. Беспричинно и бессмысленно, как только может шептать человек влюбленный, человек глупый.
Руки, ловкие, быстрые, мягкие, искали. И находили. Находили осторожно и мягко, изучая и приручая. Себя. Её. Какая разница?
"Я люблю тебя. Я правда люблю тебя."
Мысли сплелись в клубок влюбленных змей и были отброшены в сторону.
Кровать скрипнула - восторженно, словно подбадривая молодую пару.
Мир подождет. Мир простит им эту малую слабость в попытке отыскать друг друга на краешке вечности.
Кровать не простит, если они остановятся. Никогда не простит.