Собственные именины барон фон Гольдар отмечал пышной, разудалой многодневной вакханалией. Авернская резиденция барона – пузатый двухэтажный особнячок с лепными карнизами – гудел, как улей, источал благоухания хорошо прожаренной оленьей плоти, источал аромы свежей людской – в большинстве своем плоти господской – в друзьях фон Гольдара ходил весь ближний, ходил весь дальний, непременно высший  безусловно свет – графы, маркизы, удачливые ловцы удачи – словом, все те, следить за кеми было и будет делом Рейнеке. Асвальда Рейнеке, Лиса Императора. Оленья плоть – жареная, пареная, фаршированная подавалась с гарниром, подавалась в кляре – утоляла голод господский, возбуждала аппетит дамский. Дам было немного: тонкокостные фурии с яркими волосами, яркими губами, бледными ликами, непроницаемо пустыми, бездонными глазами. Шлюхи, дорогие шлюхи, элитный сорт. Помимо шлюх изредка на глаза попадались молоденькие девчонки-разносчицы, певуньи, танцовщицы – этим профессия кушать дозволяла, дозволяла кушать много, здравый рассудок советовал кушать впрок.
Повизгивали собаки – обязательные участники торжества; носился с возмутительно антиправительственным лозунгом – «долой тиранию, азизам!» - над господскими головами откормленный красно-зеленый харматанский попугай – дар кого-то из гостей. Рейнеке скучал. Невысокий, худой господин в строгом черном кафтане по низ голени, с блекло рыжими волосами, которые правильнее было бы назвать «седыми» - он пил в одиночестве, и никто из гостей не желал разделить с ним стол и хлеб.
- Сейчас, уже сейчас! – громко перешептывались гости.
- Иноземка?
- Да вроде наша.
- Хороша?
- Хороша.
Гости ждали, ждали увеселения. Основного блюда - несомненно с перчиком. То ли менистрельша, то ли танцовщица – Рейнеке было без разницы.
Прогнали с належенного места псов – освободили площадку у камина. Гости хлопали. Призывал свергнуть правительство попугай. Нехотя Асвальд Рейнеке обернулся: скучать – так с музыкой.
- Tanz! – кричали гости. – Tanz!
Шевелилось в такт пламя в камине.

Рейнеке плеснул себе вина. Вино Рейнеке не любил – ни вкуса, ни эффекта, раскалывается по утру башка да руки дрожат.
Публика встретила танцовщицу редкими аплодисментами, частым улюлюканьем, перманентно звучными матюками – в целом, неплохо. Неплохо встретил деву харматанский попугай – к свержению тирании и общеполитическому перевороту привлек не более двух раз, после чего уселся на каминную полку, с любопытством следя за причудливым танцем веером. За причудливым танцем вееров следил сам Рейнеке. Следил, отхлебывал, снова следил. Август выдался дождливым, дурная погода сказывалась на самочувствии – подергивало больную руку, от усталости слипались глаза.
Конечно, узнал. Ее он видел. Приметил давно. Не завербовал. Пока.
Пусть пляшет.
- Уууууу! – подхлестывал девку кто-то из гостей.
- Ножки покажи! Ножки! – откликался другой.
- И сиськи!
Третьего поддержали все. Рейнеке не поддержал, Рейнеке анализировал.
- Золотой за ночь! – рассмеялся один из гостей, недвусмысленно улыбаясь девушке. Граф! – отметил про себя глава разведки, Лис Императора.
- Пять! Но работать будешь до утра!
Герцог!
Уже интереснее.
Разродился комментарием и мелкий барон – его имени Рейнеке не знал. Барон тоже улыбался, рука сунулась в кошель. Барон улыбался. Барон швырнул горсть монет… Монеты летели. Летели быстро. Большей частью – прямиком в лоб танцовщице.
Рейнеке опустил бокал. Он ошибся. Недурным вышло представление.