Мы били, нас били; а более других досталось справедливости, потому как в пылу сраженья затоптали и, стало быть, не восторжествовала.
Подпертая Хильдой дверь, почему-то не радовала. Радовал подпиравший стенку дрын.
- Давай-ка сменим тебя, - рекомендовал Вацлав, жестом прося рыцаршу покинуть пост и довольно ловко управляясь с сукастой, тяжелой палкой, выструганной, одному Богу ведомо с какими целями. Вот, так лучше. Заклинило.
- Отлично-отлично, - нехотя согласился гвардеец, переводя дыхание. На меч свой глядел с недоумением, с недоумением глядел на Хильду. Потеря меча для солдата – это ж смерти подобное кощунство наикощунственное, а для Вацлава так смерть вдвойне. Втройне. Ибо живела в памяти императорских казенщиков провернутая пару лет назад группой в дрызг пьяных гвардейцев коммерческая операция – небольшая аферка на принципах бартера – по смене казенной амуниции на личное имущество. И пьяных голых баб. С тех пор, когда дело пахло жареным, меч свой Вацлав оберегал ревностно, из рук стараясь не выпускать. Из рук и виду.
- Так он не мой, а государственный. Потеряю – цену из жалования вычтут.
В последних словах читалась горечь. Во взгляде горечи не было. Смотрел Вацлав в сторону конюшни.
- Надо бы нам сматываться. А в качестве компенсации, - кошелек в руках напарницы он приметил сразу, - думаю, не будет грехом отсудить в это самое… имперское пользование пару смышленых, породистых лошадок. А что? Благое дело делаем! Вот случись война или революция – кого первым будут бить? Богатого! Того у кого денег больше и у кого кони породистее, так что поможем сородичам, избавив их от этой самой… лишней имущественной тягостности.
Вацлав улыбался. В таверне все еще скрипело, ломалось, матюкалось и велось избиение: коллективное - каждым каждого и сплоченное – всем вместе – справедливости.
Беседа при мартинетти
Сообщений 21 страница 23 из 23
Поделиться212013-02-16 13:54:22
Поделиться222013-02-20 00:47:54
-Так разве ж какая-то деревяшка заменит весь этот масштаб?..- усмешка была видна даже в жесте, что, собственно, и показывал масштаб. Который весь. Будто сама возможность какого-то запора удержать надежнее воительницы была Хильде оскорбительна, - Ты только, пожалуйста, из нас чего не вычти, ладно? А то меня нервируют бравые вояки, забывающие, что в руках у них опасная железка. Это ж смотрится как бабка, что путь ножом указывает... А как же Великое? Да и коней можно ненароком по частям в имперское пользование перевести, опять же...
В глазах Эгенус играли смешинки. Наверное, поэтому и не было возможности поворчать достойно.
Смысла стоять на месте, когда курс определен, тоже не было. Даже если сам решивший стоял. Может, он только Хильду и ждёт.
- Мне нравится эта мораль. Тоже такую хочу.
До конюшни, благо было недалеко. Дрын, закрывший выход из таверны, даже выдержал. Можно было ды задуматься о судьбе несчастных выпивох, что были там заперты, но зачем? Успокоятся - найдут выход. Хильда только мучилась вопросом, зачем еще лошади. Или что Вацлав имел в виду? А это она и сама увидит.
На глаза попался кошель гвардейца. Кстати...
-Ты решил подкупить меня как свидетеля, пока реквизируешь в пользу Короны коняшек или просто дал пожержать? - призывно звякнула мешочком мартиника у входа в конюшню. Интересно: выбежавших ранее жуликов так и не было видно. Черный ход в таверне, а она - дура или что еще? Лучше бы еще, а то у недовольных появится новый выход,-И... Ты что-то говорил про лося?
Дурацкий вечер, да. Но иногда даже ей хотелось дурости.
Поделиться232013-02-21 20:24:47
- Что с нас вычитать? – Вацлав моргнул. – С тебя, благородной безземельщины, разве что три аршина пахоты и все в высоту… с меня вовсе брать нечего. Весь как есть казенный. А на честного человека ты не наговаривай, - улыбка ширилась, ей-богу, харя треснет, - в умелых руках оружие – продолжение руки, в неумелых даже ху… в общем, много чем покалечиться можно.
Конюшня звала призывно, призывнейше манила. Помнится, по приезду Вацлав отметил прехорошую пару эрендольских чистокровок – тоненькие, сухенькие; как тростиночки, гибкие. Сгнать таких в правильное место – год безбедно живи.
Дверь затрещала. Вацлав вздрогнул. Дрын выдержал, не поддалась атаке сама деревянная – ни дать ни взять переняла от Хильды несокрушимое рыцаршино благородие, нескорушимое рыцаршино упрямствие. Несокрушимое оно несокрушимое, а срок есть всему.
И упрямству. И тем паче - дереву.
- Обожди-ка…
Конюх пьян.
Пропажи коней не заметит никто.
Никто бы не заметил пропажи конюха. Вацлав был добрым. Глотку резать не стал, оглушил слегка да оставил доживать со всеми потрохами.
Рыжие чистокровки – удивительно мирные – с веселым животным любопытством озирались по сторонам, смотрели открыто, как только сподобно твари безгрешной – доброжелательно. Не забыл Вацлав и о собственной коннице – их с Хильдой легкой кавалерии. Рыжих эрендолок вел в поводу, вел в поводу груженого хильдинова.
Хороший день, славный. Не отнимешь того. Не хочется.
- Кошель мой и дальше греть можешь, не препятствую. А что лосей вспомнила – это правильно. Гнать надо! С ветерком! Так, чтобы ни одна козлища в погоне не выдержала!
Козлищи, запертые в таверне, блеяли. Мысль поджечь корчму мелькнула и погасла, не высказанная. Добрым был Вацлав Лец, а доброту никакой гвардией не вытравишь.
Никакой честью. Никакой доблестью.
Ударил жеребца пятками. Жеребец оскалился.
- В седло давай, ваше благородие. Лосей не обещаю, но кролики, говорят, по пути в город водятся.