"Три овцы"

Где-то убыло, где-то прибыло. Один крестьянин сдал оброк – шестерых казначеев от переживаний за судьбы народа поперек себя расперло да вспучило. И нет такого закона, чтоб всем поровну. Есть такой, чтоб каждому по себе. Кому больше, кому меньше, а кому черпаком по лбу.
Чего заслужил Вацлав Лец, сам Вацлав Лец знать не хотел. Открыл он в себе многие таланты -  с недавних пор полюбил спать, с недавних пор полюбил жрать, с недавних пор полюбил метать ножики. Ножики цели достигали всегда, даже когда не целился. Верно бают, значит. Бог дал – Бог взял, а что осталось – сам разгребай по нуждам. Как получится. Раньше ножики Вацлав метал редко. Из чистого товарищеского энтузиазма. На спор. На спор метать было весело. Весело потому, как за каждый промах-попадание либо штрафная шла, либо наградная. Теперь метал от души. Не за штрафные с наградными, все равно проставляться было некому. За себя и, по старой памяти, за родину.
Смотрели на него недобро. Не по-человечески. И верно оно. Недоверительный. Кутался в плащ, смотрел исподлобья, ни с кем не разговаривал. Хоронился в стороне. Сам по себе, сам со своими думами. Думы в голову били всякие, большей частью толпились за порогом – их Вацлав гнал. Те, которые разные. Те, которые всякие. Нехорошие.
Что томило – так это невозможность выспаться. По-человечески. По-нормальному. Ляжешь на один бок – руку под голову сунуть вздумаешь – нет руки. Что осталось – рвется болью. Рвет погаными воспоминаниями, мразёвой перспективой на будущее. Ляжешь на другой – так прикрыть себя нечем: когда хочется, когда не хочется – мечется культя по воздуху аки лебедь подстреленный. Не такая, правда, красивая; не такая, правда, грациозная.
Нашлось другое развлечение – кости, карты, питиё беспробудное. Вот и ходил Вацлав пить, гулять, играть, пока ноги держали, пока разум выдерживал.
В один день не выдержал:
- Приметил я тут  таверну, - впервые за несколько дней произнес Вацлав, - плохо охраняется. Не знаю, о чем вы думаете, а мне не хватает коней. Мне не хватает денег, оружия и золота. Грабить не предлагаю. Предлагаю приглядеться. А на меня, - поправил гвардеец, кутаясь в плащ, - глядеть не надо. Неинтересный я.
Это было утро. Раннее утро. Петухи еще пели, куры еще прихорашивались.
Вацлаву Лецу не хватало меча. Полуторного.

Отредактировано Вацлав Лец (2013-02-23 11:46:40)

Три овцы.

Как это не убивать? День без крови прожит зря!
Вот расстраивали Жоха такие указания, все одно, что перед носом голодного зверя куском мяса помахать, видит око, да зуб неймет. Однако ж, монету звонкую он любил, может, даже больше крови, потому и сопел себе молча, кивая да глазом лешачьим из-под  лобья зыркая. Кивал и соглашался: найти и проследить, мальчишку-ищейку к делу привлечь, моргал, усердно этаким деревенским дубьем представляясь, нанимателю, словесами распаляющемуся, внимая.  Припрятав кошель с наградой, в путь отправился, да не был бы Жохом, коли по дороге удачу упускал: путника одинокого ограбил, в хозяйстве все сгодится, даже кусок холстины, впридачу сапоги у мужика неплохи оказались, подмазать краской – и на ярмарке за новые сойдут! А перед самым городом баба на повстречалась, с парой пацанят, видать, в город по делам ходили да в свою деревню возвращались. Ну как мимо пройти? Затащил в лесок, с мальцами правда повозиться пришлось, все норовили в ноги зубами вцепиться, что твои щенки.  Одного башкой о дерево приложил, другого за цыплячью шейку придушил – был, был соблазн поизгаляться вволю, но тогда б могли городские переполошиться, чужаки, чай, не косяками ходят, каждый человек на виду.  А бабе что? Не станет о позоре своем на весь белый свет кричать, так что помял ее Жох всласть, даже кулаком приласкивать не стал, так, за волосья потаскал да пнул пару раз, чтоб место свое знала.
Так что в Вишемир наемник прибыл в хорошем настроении, что у него редко бывало. По торговым рядам потолкался, разговоры послушал, про дела трактирные новости узнал, да на ус намотал. Не знал, далеко ли, близко ли беглецы от города, но действовать начал сразу, к дочери трактирщика внимание проявив. Не дурак был бывший кузнец, знал, когда сущность свою надобно сокрыть, дабы жертву не спугнуть, вот и с девкой так – там помог ведро с водой поднести, тут дров нарубить, да все с подмигиванием, да со словечками щекотливыми, в трепет и краску молодицу вгоняющими от помыслов стыдных, желанных... Бабы ж, они какие? Им хозяин нужен, рука крепкая да ночь жаркая, они ж при мужике соком исходят да коленками слабеют. Так что все удачно складывалось: и на конюшне никого ( пусть себе считают, что Эда жеребец копытом ударил, сам-то но не скажет, в этом Жох был уверен), и у самого владельца Трех овец дела поважнее намечаются, чем за дочкой смотреть. И уже растекалось маслом по душе черной предвкушение о тел младом, еще молоком детским пахнущем, как беглецы окаянные аккурат в сей день нарисовались! Принесли их черти на своем горбу! И оставалось наемнику лишь тихо зубами скрипеть, пока туда-сюда кули да коробы через двор на кухню таскал, рвение и помощь изображая. Да еще мальчишку где-то носит!

Отредактировано Жох (2013-02-23 17:46:13)

Таверна «Три овцы»

"Свобода", - была первая мысль, когда они выбрались из мрака на свет божий. Свет глаза слепил с непривычки, так что Селесте жмурилась. Боялась погони. Не определено было будущее. А она все равно улыбалась и едва  сдерживалась, чтобы не рассмеяться. Только опасение, что укажет путь преследователем, удерживало.  Наконец-то вдохнула свежего воздуха полной грудью, наконец-то в лесу побродить могла. Двигалась умело, бесшумно - в своей стихии оказалась. Поглядывала на своих спутников при свете дня с интересом уже. Один оказался и не волком вовсе - оборотень, как выяснилось. Все при свете иными казались и раны их видны были, так что при первой возможности обработала она раны других. Пожалела лишь о том, что не так много всего прихватила, и столько добра осталось в ее коморке Роману не нужного. Выкинут же и не поймут какое  сокровище. 
Двигались спешно, насколько сие было возможно у уставших, израненных людей. Что за места не понятно было. До деревни добрались. Люди добрые, а, может, и не очень  пустить не пустили, но прикупить вещей да еды дали.
Трудно было и все-таки хорошо. Не понять этой радости тем, кто не побывал в рабстве. Двигались вперед, а куда вперед никто не знал до деревни. Оттуда-то то уже двинулись целенаправленно до ближайшего города Вишемира. Погони не  было ни слышно, ни видно, что радовало. Конечно, вряд ли бы за ней де Эскада пускал погоню, но за пленниками? Что ж, может, им и свезло, а, может, Эскада чего задумал. То что тот хитрец каких еще повидать, Селесте знала.
После четырех дней пути они достигли своей цели. Вишемир встретил их бранью, вонью, хмурыми лицами, что свойственно городам. Все суетились: торговцы пытались вручить свой товар, завлекали "выгодными" предложениями, ремесленники занимались своим делом, воры сновали в поисках добычи, только к  пятерым людям не особо кто-то приставал. По виду было ясно, что купить не купят, воровать у них нечего, сами скорее на ворье или попрошаек похожи. Собственно помятые и израненные они лишь привлекали внимание тем, что передвигались группкой и то такое внимание, которое больше пары секунд не длится. 
Нашли кров и еду и за это спасибо. Правда, теперь Селесте пришлось проявить еще таланты в качестве повитухи. Признать, один раз она видела, как бабка ее роды принимала, роды сложные оказались, Селесте ей помогала тем, что приносила то воды горячей, то тряпок чистых. От того хотела сказать, что лучше пусть найдут повитуху, которая поможет разродиться жене хозяина таверны, только кто ее особо спрашивал. Договорились, порешили, вот и пришлось опять на практике теорию закреплять. Перед этим, правда, отстирала юбку платья от крови, насколько получилось, да и сама лицо и руки отмыла. По-хорошему и самой бы отмыться как следует, но бочки две, народа много.
Родила жена трактирщика в ночь со второго на третий день их пребывания. Благо роды прошли без осложнений. Уж это была более приятной, чем отрезание рук, хоть в полезности первого никто и не спорит.  Появился у трактирщика сын, который оказался младенцем крикливым и неспокойным. Все зажили словно своей жизнью, каждый занимался своими делами и не особо разговаривал с другими. Селесте тоже хлопотала возле жены трактирщика, то возле ребенка, помогая женщине, пока та не окрепнет после родов.  Улыбалась, приветливой была, словно ничего ее не тяготило. Лишь иногда смурной можно было увидеть. Обычно в те минуты, когда она задумывалась о том, что дальше будет. Выбраться они выбрались, хотя не факт, что де Эскада оставил их в покое.  Да и понимала, что чужда она этой компании, пока нужна с ними, а дальше? Дальше каждый скорее отправится своей дорогой, не вечно ж они так впятером и будут по миру скитаться. А у нее то в мире никого и нет. Разве что бабка ее. Но жива ли она?  Селесте решила, что как только окажутся в безопасности, как дадут ей понять, что лишняя, как будет у нее возможность - отправится к бабке к озеру Моран. Но когда это будет, кто знает. Еще надо было бы травок прикупить, да склянок и ступку с пестиком, а лучше бы в лес сходить, поискать тех самых травок, так надежнее. Но в лес ходить одна опасалась, а обременять кого-то не хотела.
Утро очередного дня.  Нынче подал голос вояка Вацлав, которому она перевязки делала время от времени, его поддержал Эбельт. Она пока просто молча сидела. Но что точно, так это то, что без лошадей им далеко не уйти, а без денег лошадей не купить. Не всю же жизнь им без денег сидеть. Могла бы она ремеслом своим подзаработать, но лекарственных травок да снадобий осталось мало, а они еще самим им сгодятся. Тоже замкнутый круг. Юрек расспрашивал о планах. А может вот и время, когда каждый решит пойти своей дорогой?  Жена трактирщика сказывала, что до Мореи не так далеко, а там уже и до бабки близко. Хотя девицы одной на дорогах опасно, но если от дорог подальше держаться, может, и свезет. А может к кому прибьется, кто в те края направится.

Отредактировано Селесте (2013-02-23 18:52:01)

"Три овцы"

- Ежели схватят, - Вацлав перевел взгляд на Эльку – тяжелый взгляд, сам под этим взглядом не первый день чах да загибался бывший капитан Имперской гвардии Вацлав Лец, для всего мира – мертвый: может, сожранный; может, сожженный, а все едино в темном лесу обглоданная волками, червями облепленная пустая, голая кость. – Тотчас отпустят. Извинятся еще, золотишка подкинут, дабы вину свою пред нами искупить. Я, конечно, калека. Калека безродный, но я – капитан Имперской гвардии. Без малого двадцать лет охранял покой нашей могучей родины, покой нашего могучего Императора, кое-чему вывчился, кое-какие слова знаю. Не пропадем.
Пробку из фляги сорвал зубами. Пил много, пил жадно. Пить отныне хотелось всегда. Прошлой ночью по недавно заведенной моде Лец бражничал, бражничал самозабвенно, технично, как подобает виртуозу с колоссальным - ети его - опытом. Единственный из компании, он не боялся выходить на свет, не боялся вести разговоры с захожанами, не боялся играть  в карты, смаковать несмешные шутки, смеяться несмешным смехом, и пить, пить, пить, пока не лезло обратно; пока не делался мутным от желчи грязный, укрытый соломой земляной под ногами пол. От желчи и крови.
Дергала тупой пульсацией горячая бездумная голова.
Подсыхала на углу конюшни ночная блевота, штрихом обязательно красочным дополняла утренний пейзаж. Толпились у блевоты куры. Суп нынче выйдет особенный. С характерным гвардейским привкусом.
Почти смешно. «Курам на смех» - не просто поговорка, оказывается. Вацлав бы посмеялся, от самогонки горло драло. От тупой пульсации, от тупой безысходности драло душу. Об этом, впрочем, не узнает никто. Незачем.
Постоялый двор, подмеченный Вацлавом, двором был большим, людным, привечали здесь каждого. Толстый трактирщик, самодовольная трактирщика жена – люди в городе не последние, бояться им нечего. Они не боялись. Не грыз страх Вацлава. Когда все потеряно, бояться нечего. Когда все потеряно, бояться не к чему. За других разве что… Всех не упасешь, это нехитрое правило, житейскую - мать ее - банальщину, гвардейцы учили накрепко – так, что по ночам выкрикивали…  от вероломной, должно быть, несгибаемой, всеобязательной любови к родине. Родина. Еще снилась Вацлаву. Хорошо, хоть не спалось, не получалось выспаться… А то приснилась бы Императрица Летиция.
Или принцесса Констанция.
Или Асвальд Рейнеке.
Глянул на Эбельта. Ошибался Юрек, себя и других вводил в заблуждение – если они попались на пару с Эбельтом, не выходило, что дорога у них общая. Дороги у них разные. Откровенно говоря, у Вацлава откровенно дороги не было.
- Не знаю, куда направлюсь, - не пристало гвардейцу говорить загадками. – Дома у меня нет. Нет пути обратно – в гвардию. Однорукого на парад не выставишь, не выставишь у покоев Императора. Жить буду. Где-нибудь. Как-нибудь. Повезет – выживу. А бежать нам надо. Прямо сейчас надо, пока у тебя, Юрек, пока у вас с Эбельтам из жопы не проклюнулось… это самое… подобие хвоста. Ослиного. Тяглового, стало быть, животного. Возьмем коней, возьмем золото – захотим, отправимся вместе, захотим – порознь.
Сам того не ведая, гвардеец уперся глазами в целительницу. Другие ей не верили, неполным было доверие Вацлава, а поди ж ты! – нравилась ему девчонка. Такая ж, как он, одна-одинешенька. Неприкаянная.
- А тебя, зеленоглазая, захоти – с собой возьму. Из цирюльничих соображений и ради души успокоения. Хорошая ты девка, добрая. И ведь не предательница?
Из всей компании Вацлав, похоже, единственный не боялся говорить вслух, что думает. Такие вот были у бывшего капитана Имперской гвардии одинокие, неприкаянные, никому ненужные таланты. И навыки.
- Сколько у нас мечей? Истосковался я по железу. Душа меча требует.

Отредактировано Вацлав Лец (2013-02-23 20:49:29)

"Три овцы"

-Много таких капитанов сейчас по дорогам шатается, всем бы еще золото давали – не жизнь была б, а малина, - Юрек недоверчиво хмыкнул и обернулся к Эльке: - Не боись, так просто никто не словит. Сами не дадимся. Была когда-нибудь в Гадаре? Море, солнце – не та серость и холод, что здесь. Тебе понравится. А с моими подружишься, они так-то не злые…  - он улыбнулся. По-доброму, словно ничего страшного сейчас и не происходит. - Где второй меч, запасливая моя?
Знал, что девчонка припрятала, но куда? Быстрее сама найдет, чем тут всю солому в сарае перерывать.
Мысли сбежать нравились, грабить – нет. В грабители Юрек не нанимался еще ни разу, значит, катится по наклонной, и куда прикатится, бог его знает. Но лошади нужны и деньги тоже. И сдадут в Вишемире чужаков при первой возможности, если не уйдут вовремя. Как бы Элька не плакалась и не отговаривала, а бежать пешком без медяка в кармане – последнее дело.
А вот давать ли меч Вацлаву? Это еще подумать надо. Жрал он брагу в последнее время знатно. Заливал, блевал, снова заливал, пока влезало. Не думал Юрек, что настолько мужик из-за потери руки себя потеряет. Вроде и не жалуется, а в самосожаление весь ушел с концами. Как ни крути, а дело дрянь. Поверь ему, а он возьмет и подведет! Этим же мечом может пойти и дерьма наворотить, не разгрести после всем вместе будет. А с пьяного и не спросишь – ему ж все по барабану!
Элька подала меч. Откопала в соломе.
Юрек взял, поднялся и, подойдя к Вацлаву, бросил тому на колени:
- Держи. Какой есть. Может потом что получше достанем... Пойдем, посмотрим, что грабить собрался, пока работой не нагрузили. И с брагой завязывай, - наклонившись, легко перехватил из руки гвардейца фляжку. – Только еще не хватало, чтобы по-пьяни все завалил! Да и работаем мы не только на твое пойло.
Юрек ухмылялся, стоял напротив, чуть отойдя от гвардейца – достаточно, чтобы не словить пинка, но не уходил. Ждал. Ответит-не ответит? Насколько расклеился успел? Кто ж знает, может и действительно зря его тащили все четыре дня.

Отредактировано Юрек (2013-02-23 22:22:40)

Все обсуждали, как лучше обзавестись лошадьми, деньгами и провизией. Селесте участия не принимала по двум причинам. Во-первых, они ничегошеньки в делах подобных не понимала. Во-вторых, приучена была чужого не брать. Ходит, мерзнет, оставив свой плащ в камере, а чужого не возьмет. Единственное на что могла пойти еды взять, и то если бы получилось, вроде как  голодающему еды взять не  зазорно и не грешно. Впрочем, воровать она сама все равно не умела, все ей казалось, что поймают за руку. Еще верила девка, что можно просто попросить и отыщутся люди добрые. Хотя уже не так как раньше верила, что каждый поможет.
Элька тоже опасалась грабить и Селесте скорее с ней соглашалась чуть кивая. Впрочем, мужикам то виднее, как и что делать в таких делах, поэтому слушала, натирая пол в сарае носком сапога. Ее на самом деле больше заботил другой вопрос. Будут они выдвигаться все вместе или после того как получат лошадей, денег да еды разойдутся в разные стороны?
А вояка все пил и пил. Жалела мужика Селесте хоть и не выказывала подобной жалости, зная, что люди на подобные чувства плохо реагируют, особенно те, которые сражаться привыкли и выживать. Хотелось верить, что возьмет себя в руки, точнее руку и сможет жить дальше. Человек существо такое ко всему приспосабливается рано или поздно.
От разглядывания того, как носок сапога натирает пол, знахарку отвлек Вацлав. Она подняла глаза и увидела, что на нее прямо смотрят. Не бросит значить, и то успокаивало. Даже если вдвоем и то не так страшно, только Селесте была отчего-то уверена тоже, что Вацлав с Эбельтом будет докуда-то добираться. Хотя по его словам выходило, что он, как и сама она, потерянный в мире то этом оказался. Взгляд зеленых глаз слегка просиял, от того что уже не так и боязно. Глядишь, пока в дороге будут, и пить меньше станет. Это здесь от сидения, может, начал. Она уже хотела ответить, что, конечно, захочет, как вопрос прямо в лоб заставил глаза округлиться. Предательница? Да кого ж ей предавать. Нет, ну если поразмыслить...
- Если только де Эскаду предала. Хотя это не считается же? - Она чуть пожала плечами, - а так не водится подобных грехов за мною. Бабкой Эйной клянусь.
Смотрит своими большими зелеными глазами полными искренности, не врет же. Кого ей и зачем еще предавать? Да и не такая она. Хотя, наверное, не доверяют ей.
- Неужто думаете, что де Эскада подослал? Меня б не подослал точно. Не дурак он, совсем не дурак, - тихо пролепетала, вроде ка кне до нее сейчас. Конечно, какой из нее шпион. Это ж почти тоже самое что перед собакой голодной мясом мотать и думать, что она его не съест. Уж  многие рабы о свободе мечтают и она для них как то самое мясо для собаки.
Смотрела на Юрека, смотрела на Воцлава, ух, кажется, пришел конец их тихой гавани, кажется, опять все завертелось, набирает обороты. Хотя, если честно, ей самой хотелось из города этого убраться. Вообще надоели ей города, и люди надоели по большей части. Вот доберется до бабки, так не скоро в город подастся. В тишине, на природе, оно как-то спокойнее и милее, а коль, какой человек заглянет, так помочь приятно. Но пока просто убраться отсюда вместе или порознь, тут уж как судьба распорядится. Она решила, что держаться вояки будет. Во-первых, ему еще ее помощь нужна с культей. Во-вторых, хоть слово доброе услышишь какое никакое и говорит прямо, что вообще редкость нынче.
Главное, чтоб  не поубивали мужики то друг друга раньше времени. Опасливо смотрела на них теперь уже. А и правда куда их девать, разве что где за городом оставить ждать. Но не решилась вклиниваться.

Отредактировано Селесте (2013-02-23 23:18:40)

Бывает порою, что в  светлой голове поселяются не совсем соответствующие мысли. С жизнью оно как случается – жестокая она, что сказать – вроде налаживается, появляется в ней что-то хорошее, пусть и однообразие, зато в этом однообразии можно было не волноваться о своей шкуре. А потом «бац!» и все рушится подобно карточному домику, растворяясь в прошлом, как сон в утреннем зареве. Юнцу–бродяжке следовало уж давно это уяснить. После недолгой службы у одной не бедной особи, пареньку, «посчастливилось»   оказаться не в то время, не в том месте и не с теми людьми, что и привело его к нынешнему положению дел. Конечно ему не привыкать к роли шавки на побегушках , но с теперешними хозяевами явно не повезло. Учитывая весьма трусливый нрав Ари и его человеко-терпимость вперемешку с нездоровым миролюбием, профиль нынешней работы совсем уж бродяге  не подходил. То и дело приходилось ошиваться, не в очень приятных кругах, подслушивать, красть, вынюхивать-выслеживать – в общем, делать все то, что положено цепному псу. Стоит заметить, в этом деле Рунольв преуспел, не зря же умудрился выжить до нынешних времен.  Только вот навряд косточки от хозяев дождешься, да и никто, в случае кончины, ваше покорного слуги, оплакивать его не будет. Так , что юнец всеми фибрами души надеялся как-нибудь слинять от работодателей.
   Так и приходилось жить, выполнять мелкие задания и высматривать ариев в случае надобности, последним парень заниматься, уж очень не любил, не любил настолько, что подгибались колени . Единственное, что как-то утешало- это какая никакая плата за работу, что позволило больше не утруждаться попрошайничеством и позволило одеться более менее прилично – хотя чистотой одежда все равно не отличалась, ибо времени на банальную процедуру как стирка не было. Постоянные путешествия из города в город по очередному заданию, настолько утомляли, что хотелось попросту, сквозь землю провалится. Такое же состояние было у парня и сейчас – подавленность, безысходность и страх, что вот-вот кто-то возьмет да и грохнет.
   В этот раз, нелегкая занесла Ари в Вишемир по очередному поручению, которое как всегда не отличалось ясностью и конкретикой.  Опять придется  быть у какого-то жуткого наемника на побегушках.. – вздыхал белобрысый, пиная сапогом камушек. Перед ним открывались все «прелести» этого города – ворье, попрошайки, шарлатаны, личности неприятной наружности и прочее. Даже средь белого дня на улице мирного жителя трудно сыскать. Да и не рисковала трусливая ищейка с кем-то заговорить, чего хорошего, наткнешься на очередную неприятность, и умотать не успеешь.
  «Так-так, говорил мне поручитель , что наемник которого я ищу будет в «Трех…» как их там. Черт и чего я не переспросил название таверны?» - с досадой вздохнул Ари, ответ на поставленный вопрос был прост – струсил. Да как тут не струсить , если в любой миг от тебя могут избавиться. Всеми силами скрывая лицо под капюшоном и сутулясь как старый ворон, неудачливый бродяга, начал поиски заветного заведения. Ну кто бы мог подумать, что в городе, таверн с упоминанием слова «три», было немало – наверное странное суеверие здешних жителей, небось считают что эта цифра каким то образом  принесет удачу. Ага надейтесь и ждите, наивные людишки.
  Заглядывая во все заведения с упоминанием числа, Ари оглядывался, высматривал нужного человека, примечал кого угодно. Но все никак не мог его найти нужного человека– описать то его описали, но типов с подобными физиономиями пруд пруди, попробуй тут разыскать. Носил бы этот наемник, красную шляпу что ли или плащ заметной расцветки, а то всем хорошо, а бедному мне мучения. Ари даже переступил через себя и снял капюшон, лишь бы только найти нужную личность. Да все было четно. Из очередного питейного заведения, парень вылетел пулей. Увидев огненно рыжую женщину, что привело к ужасу граничащему с идиотизмом. Ну, боялся он незнакомых рыжих дам, боялся так, что сердце ускользала в область кишечника. Сразу же, прийдя в себя, юноша увидел очередную таверну. 
   - «Три овцы» - одними губами прочел он – Мда, наверное, мне как приличному барану, стоит сюда заглянуть. – пожав плечами и нервно оглянувшись, мальчик на побегушках зашел в здание.

«Три овцы»

Куда девок деть, Юрек проблемой не считал. Подождут за городом: присмотреть днем место, договориться о встрече – вот и вся проблема. Главное, чтобы сидели тихо, не высовывались до поры, внимания не привлекали, иначе приедешь с добром, а от них рожки да ножки – народ всякий по дорогам ходит, а девки молодые да красивые – и Элька, и лекарка эта... Может и не подсылал ее Эскада, кто знает? На «предательницу» так глаза выпучила, что даже Юрек засомневался: то ли актриса хорошая, то ли и, правда, не при чем. Пусть бежит со всеми, глядишь, и Вацлава приструнит с его пьянкой, если твердости и ума хватит, а твердость с ним нужна еще какая, чтобы дурь из башки выбивать время от времени - не справится Селесте, так и останется серенькой тенью рядом на побегушках.
Уходить же из Вишемира лучше днем. Ночью – не вариант совсем. Кто будет стражу на воротах снимать, чтобы их открыть? Может, и хорошо Юрек с мечом управляется, но уж не настолько, чтобы сейчас идти ворота штурмовать.
- Днем легче с толпой смешаться, - заметил, как бы между прочим, глядя на Вацлава, поднимающегося с места, - главное, быстро провернуть, чтобы не успели страже донести, а та - спохватиться.

Гвардеец встать-то встал, а в морду не дал. Жаль. Правда, жаль. Юрек ожидал другого: лучше бы мужик выбесился сейчас, может и раскисать бы тогда перестал и гордость проснулась. Теоретически. Сам точно б взбодрился, если бы кому-нибудь рыло начистил. Жалко ему было смотреть на гвардейца, а вот жалеть не умел, а пожалеть, чтобы не обидеть, сложнее вдвойне – для Юрека практически невыполнимо.
Впрочем, гордость у гвардейца, видимо, все же проснулась. Судя по словам, да и по виду. Значит, задело. Значит, еще живой, а не тряпка, которую в угол бросишь и ноги вытрешь. Даже за меч взялся, вот только мечами махать с ним Юрек не собирался точно: не честно это – с одной рукой, да после болезни, даже поддайся специально - заметить опыта хватит.
- Извини, - Юрек протянул флягу обратно. Фляга ему без надобности. И храбрость тоже. Храбрость понадобится позже, когда нападут и грабить будут. Там и выпить не грех, и то, скорее, не для храбрости,  а для совести – чтобы заткнулась и не рыпалась. - Мне не браги жалко, а того, что хорошие люди из-за нее частенько пропадают. Пил бы в другое время и по другому поводу – слова б не сказал, – говорил серьезно,  без издевки. – Знаю, не мне учить, да и слушать не будешь, но Вацлав, который сейчас передо мной, все же лучше Вацлава на карачках блюющего по углам. И если кто-то и поможет всем отсюда выпутаться, то только ты – и опыта, и мозгов у тебя больше. Если не пропьешь, конечно.