Летиция уперла локти в шершавый серый камень облицовки оконного проема, и положила подбородок на сплетенные в замок пальцы. Она глубоко вздохнула, вбирая в легкие прохладный осенний воздух. Свежий ветерок приятно покалывал щеки. Пускай, только краше будет императрица от едва пробивающегося румянца. Сегодня она должна быть счастливой, должна быть прекрасной, но спокойной. Еще вдох и выдох, она медленно выпустила воздух сквозь сложенные в трубочку губы. Пальцы нетерпеливо плясали по бугоркам костяшек.
- Ваше Величество, - почтительно позвал женский голос из глубины комнаты. Летиция обернулась на зов и слегка прищурила глаза, так ярко блестели на солнце рубиновые капельки в золотом ободке. Малая императорская корона Ревалона. Не по своему имени тяжелая вещь. Императрица выпрямилась и подняла голову, как если бы и впрямь готовилась к возложению венца. Она раскинула руки ладонями вверх и чуть кивнула своей первой фрейлине – пора. Женщина осторожно, но уверенно надвинула корону ей на лоб и поправила смятый локон. Летиция машинально коснулась золотого зубчика – все было в порядке. Острый краешек ткнулся в подушечку пальца. Действительно, пора.
Императрица шла по замку в меру медленно, чтобы сохранять достоинство, в меру быстро, чтобы прийти к тем залам, где должен был дожидаться сын, раньше Клемента. За ней как всегда тянулся длинный хвост из разодетых дам, но у самых дверей Летиция остановилась и оглянулась:
- Я войду одна. Леди Велина, дайте нам знать, когда появится Его Величество, - тихо, почти шепотом, попросила она одну из женщин. Дамы поклонились и замолчали. Все, теперь можно было взглянуть на него. Императрица коснулась поблескивающей ручки и вдруг отступила на полшага и прижала ладонь ко рту. Она задохнулась от накрывшего ее счастья и старалась справиться с не к месту вылезшей глупой улыбкой. Он там. Ее сын. Предвкушение было даже слаще, чем она ожидала. Какой он был сегодня? Летиция видела его внутренним взором - с гордостью вспоминала изгиб бровей и резко очерченные скулы, представляла, как нежно могла бы провести рукой по его волосам, как он может обнять ее. Она не хотела делить этот момент ни с кем, даже с императором. Октавий принадлежал Клементу со дня своего рождения, и Летиция ни о чем не жалела, но эти несколько мгновений… Она ведь имеет право на свои мгновения? Потом она будет спокойна. Будет сдерживать упоение при виде того, как ее мальчик, ее кровь, ее гордость, лучшее, что она дала миру, будет принимать почести, присущие наследному принцу. Видеть, как Клемент взглянет ему в глаза, ему – своему зеркальному отражению, более юному, полному новой, молодой силы. Ах, это все дала им она. Летиция задержала дыхание, она уже почувствовала, как подступают слезы. Рука снова легла на дверную ручку. Она вошла очень тихо, почему-то втайне надеясь, что Октавий ее сперва не заметит.

"Не оборачивайся, замри!" Еще никогда ей так сильно не хотелось стать призраком - обойти кругом сына, посмотреть в его глаза, когда он сам не видит, подержать его за руку, погладить ладонь, провести пальцем по линиям жизни. Она редко смотрела на своих детей так, не успевала - едва лишь родившись, они покидали ее, ускользали как солнечные зайчики. Октавий очень громко плакал, когда его подали ей на руки, маленький, весь сморщенный как печеное яблочко. Она сама хотела заплакать, потому что не знала, как ему помочь, и тут же старые морщинистые руки потянули на себя сверток: "Дайте мне, Ваше Величество! Вот так, отдыхайте-отдыхайте". Леди Амадина, ее первая фрейлина, железными пальцами прижала ее плечо к подушкам: "Отдайте, Ваше Величество. Вы с ним не справитесь. Для этого есть слуги". Летиция послушно отдала сына кормилице.
Быстро растут дети... Каким стал он, наследный принц Октавий? Она смотрела ему в затылок, гадая, что бы могла увидеть в его глазах. Своего отца? Веселую, живучую кровь де Авели или непробиваемую сталь ван Фризов? Сын обернулся и, словно услышав ее мысли, ответил всем своим обликом: "Я хочу быть как Он". Летиция подавила вздох и привычно улыбнулась.
- Здравствуй, дорогой! - она протянула сыну руку, задумав, что если он подойдет поближе, то она урвет момент и обнимет его. Только бы подошел.
- Ты великолепен! - Летиция искренне любовалась сыном, но... Было это "но". Слишком похож на Клемента. Неужели, с ним будет все так же тяжело? Год от года все больше боли, которую ничем, никакими ее усилиями и никакой любовью, сколь бы бесконечной, сильной они ни была, не залечишь. Ничего, совсем ничего нет от нее? Ему бы это так помогло! Ее семья умела выживать, жить и процветать, вопреки всему,  - Надеюсь, народ не устроит нам внеочередной переворот, увидев своего будущего правителя? - она засмеялась, - Не говори отцу. Я шучу. Он будет так горд, я знаю. Мы все гордимся тобой, Октавий.

- Октавий! - воскликнула Летиция якобы с осуждением, но ее лицо смеялось. Женщина быстро шагнула вперед и обняла сына. Он уже перерос ее, так что ей нужно было чуть запрокинуть голову, чтобы положить подборок ему на плечо, - Вовлекаешь меня в заговоры! - прошептала она на ухо принца, затем отстранилась и положила ладони на его щеки, рассматривая лицо наследника. Он был едва заметно бледен, то и дело облизывал быстро пересыхающие губы. Естественное волнение. Хотя представить, чтобы так волновался Клемент, она не могла. Его Всевидящее Величество, кажется, никогда не боялся. За двадцать лет она ни разу не видела Клемента чем-то испуганным, не знающим, как ему поступить. Даже если он такие чувства и испытывал, то они блекли на фоне его злобы по отношению к себе, за то, что вообще мог быть так слаб; по отношению к другим, за то, что подвели. Нет, это и ее мальчик тоже! Под ван Фризовой броней билось сердце, питаемое кровью де Авели. Сердце, которое он сам, еще такой юный, сжимал усилием воли в железный кулак, давил в нем слабость, медленно подвяливал его над всепожирающим пламенем верности Империи. Де Авели не любят севера, а Октавий должен. Обязан любить свою страну, свой народ. Де Авели любят прежде всего свою семью, прежде всего радеют о ее благе. А любовь принца, самая долгая, самая верная, самая настоящая и искренняя, может быть отдана только Ревалону. "Он отдаст им свое сердце и они будут любить его за это", - подумала Летиция. Клемента народ не любил. Ему были верны, его почитали, его боялись. Но его не любили. Слишком сурова верность ван Фриза, слишком холоден его взгляд, как бы горячо ни был он предан. Она это знала очень хорошо. Зато Октавия полюбят. Его будут славить на всех улицах, во всех деревнях, те, кто даже ни разу его не видел, за него будут молиться.
- Не бойся. Я же не боюсь. Пусть переживает Он. А Он точно будет! - легко продолжила мать, - Все это большое представление. Будешь улыбаться им чаще, и они решат, что ты обворожителен. Они просто хотят посмотреть на тебя, что-то вроде ваших пари на собак - у кого щенки будут лучше. Вот только бегать, как гончую, тебя сегодня никто не заставляет. Все поверят тому, что увидят. Покажи им то, что сам хочешь! Я уже много лет с успехом обманываю всех кругом, притворяясь императрицей.
Не этого он боится. Не это ему надо сказать. Руки Летиции скользнули на плечи сына и слегка сжали их:
- Отец тебя очень любит. Ты - его все. Может быть, больше, чем я, Маркус и Констанция вместе взятые. Не бойся его.

Принц высвободился из ее рук, да она и не держала уж очень крепко. Летиция никогда не тряслась над своими детьми, было ли то результатом ее раннего с ними расставания (вроде и есть они, а вроде и нет) или же просто она верила в их силы, способность справиться с трудностями, как сама смогла устоять под холодным ветром Аверны. Императрица гордилась сыновьями, но никогда за них не боялась. Страха, как такового, благодаря заботе Клемента, в ее жизни вообще не было. Чего можно бояться, если каждый твой шаг и движение твоих родных оберегается верными слугами-ариями? Бояться не справиться - об этом она тоже никогда не задумывалась. Как можно? Тебя избрали, по рождению ли, по случаю, но значит именно ты и достоин. Нет испытаний больше, чем ты мог бы вынести. Минуты слабости же свойственны всем людям - поплакать в подушку, помолиться в храме, почитать про величие своих предков, вот уже и все сомнения развеяны.
Императрица отошла к гобелену на стене. Красивая работа, яркие цвета. Она положила руку на ткань, как если бы пробовала ее на мягкость, а на самом деле подставила под льющиеся из оконного проема лучи свою руку. Летиция очень любила драгоценности, и сейчас дружное подмигивание бликов, вспыхивающих в глубине камней, украшавших ее перстни, ее завораживало. Она ответила сыну не оборачиваясь:
- Я готова поставить все свое золото, - женщина слегка изменила положение ладони, - Только, боюсь, не найдется в столице такого ростовщика, чтобы согласился оплатить мне выигрыш.
-Чем ты хочешь заняться после? - Летиция пошла вдоль стены, все так же не отнимая руку от рисунка на гобелене. Ей говорили, сын любил охоту, казалось бы, беспечный юноша, но такое волнение не может быть свзязано просто с привычной императорским детям картинной постановкой обязательной церемонии. Боится ли он будущего?
- Он не говорит мне, что бы поручил тебе, - Клемент отчего-то занял позицию выжидательную. В отличие от своего отца, Клемента II, который до последнего своего дня передвигал фигуры по шахматной доске жизни, подталкивал наследника к тому или иному занятию, нынешний император на первенца не давил. Доверял? Пытался по-своему охранить сына от постигших когда-то его самого разочарований?

Пальцы императрицы до того игриво плясавшие по тканому холсту внезапно сжались. Она остановилась и обернулась к сыну всем корпусом, так что длинный подол ее парадного платья тяжело вздохнул, подметая пыль, скопившуюся у стены.
- Велеград? - удивленно протянула Летиция, - Зачем? Не то, чтобы я возражала, в Аверне, действительно дурной климат, - она пожала плечами. Нелюбовь аквилейки к северному ветру давно была притчей во языцех, - Только вот и в Велеграде не лучше. Тебе мало здешних наставников? Скажи, их привезут. А искусство правления тебе не преподаст никто лучше, чем мэтр Рейнеке и отец. Только... - тут Летиция сделала испуганные глаза и в наигранном ужасе прижала руки ко рту, - Не говори, что ты хочешь податься в стихоплеты! - и в воздухе разлился очередной взрыв смеха.
Она и в самом деле не могла понять его стремление податься в Академию. Императрица была образованной, много читала и не только жития святых или сонеты. Сначала по совету собственных учителей она упорно продиралась сквозь дебри летописей, ломала голову над философскими трудами и послушно тыкала пальчиком в карту, безошибочно находя там нужные города, реки и горные хребты. Когда от нее наконец-то отстали, схлынув, как прибрежна волна, все ее многочисленные наставники, она вздохнула с облегчением. Ей было тоже около шестнадцати. Смешно, ее уже считали весьма взрослой, а вот Октавий для большинства еще мальчишка. Но и тогда Летиция продолжала учиться - по случайно оброненным фразам Клемента она находила в библиотеке названные им книги, в тронном зале по крупицам подбирала его знания, перенимала его чутье, расспрашивала и слушала-слушала-слушала. Так зачем ей лекции? Башня была ее Академией.
- Я думала, ты станешь проситься к границам. Разве ты не этого хотел? - кому бы не показалось, что Летиция сошла с ума, предпочитая мирные стены Велеграда каким-то отдаленным фортам? Однако там, под охраной своих солдат, ей казалось, он будет целее, чем в общеизвестном рассаднике всевозможных пороков.

У него было лицо отца, его глаза, та же манера двигаться и говорить, сквозь нее как тепло крови под кожей чувствовалась питавшая их сила - пугающая, ужасная в своем величии власть, которая, казалось, и давала жизнь роду ван Фриз. Без власти ван Фриз погибает, становится лишь ходячим склетом. И как магия ария дает ему право вершить чудеса и незаметно пожирает его нутро, так власть, рождающая блеск в глазах ее мужа и сына, медленно точила их изнутри. Она делала их сильными, но отнимала надежду. И только смех мог отогнать низко сгустившиеся пыльные тучи их тревог, дум и волнений. Тот, кто смеется, тот не боится. Как бы хотелось Летиции, чтобы ее сын овладел и этим оружием. "Велеград... Ну что ж, может быть и подходящее место", - рассудила она про себя, - "Войны нет. Но ведь и не только в войне и в политике есть закалка. Устоять перед пороком... Он должен будет понять, когда остановиться. Поймет - вот и взвешенность решений, за которой мы так гонимся. Не поймет - заберем его оттуда. Год, что за малость!" Успокоив себя таким образом, императрица уже легче могла говорить с сыном о его планах. Она понимающе улыбнулась его последним словам, и вновь вернулась к своему чудачеству. Сделав большие глаза, Летиция шикнула на сына, приложила палец к губам и вдруг одернула со стены край гобелена, как если бы ждала найти там что-то интересное.
- О! Посмотри, мэтр Рейнеке пропустил уголок и не поставил здесь своего шпиона! - огорченно обратилась она к принцу. Затем выпрямилась и заговорила серьезнее.
- Он не следит за каждым твоим шагом, - "Здесь, точно не следит. А вот в Академии!" - А за чем следит, так то лишь тебе во благо. Лучше уж пусть это делает отец, чем, - тут промеж бровей императрицы неожиданно проявилась короткая, но очень резкая морщинка, - Чем кто-нибудь еще. Ему надо знать, что мы все в безопасности, родной. Придет день, и как бы мне не пришлось убеждать тебя уменьшить количество охраны вокруг меня и твоей сестры. Это приходит с возрастом. Но, - тень, промелькнувшая по лицу Летиции, исчезла, - Я обещаю походатайствовать в твою пользу перед Его Величеством. Поезжай в Велеград, послушай лекции. Жаль, конечно, что мне не дождаться от тебя проникновенной поэмы. Ах, лишь пара строк, и я буду счастлива!
Мать смотрела на принца с все той же, неизменной улыбкой - что поделать, за долгие годы она так намертво въелась в ее кожу, что Летиция не могла подарить что-то совершенно особенное и теплое своим родным. "Поезжай, погуляй, повеселись", - радовалась императрица за сына. Она не питала иллюзий по поводу рвения принца в обучении и не  видела особой беды в его желании попрыгать вволю на свободе. В конце концов, у Констанции была эта свобода там, в Аквилее, Маркусу всегда будут позволять намного больше, чем Октавию. Интересно, что скажет Клемент? В глубине души ей казалось, что он согласится. Великий император, суровый и непреклонный со своими поддаными, как отец был на удивление покладист, хотя так умело приправлял свои поблажки отпрыскам напоминаниями о своем вечном надзоре, что те могли привилегий и не замечать вовсе.

Не успел он еще нарастить себе броню, как у отца, не забивался в раковину, подобно раку-отшельнику, не отпихивался от радости жизни. И матери хотелось петь, танцевать, веселиться, обнимать его, целовать высокий белый лоб, ерошить короткие темные волосы. Для детей она являлась в образе феи, вечно юной, улыбающейся и смеющейся дамы. Они не знали ее другой. И никогда не должны были узнать. Только ради шутки, ради очередного взрыва хохота, ради того, чтобы отогнать на мгновения воспоминание, о том, что несла в себе их семья. Женщина гордо выпрямилась, повернулась к сыну боком, как на портрете, и громко возгласила:
- Я – императрица Великой Восточной Империи Ревалон. Летиция ван Фриз. Ты думаешь, мое чувство прекрасного смогло выжить в этих стенах?! Ты весьма заблуждаешься, родной, - она расслабилась и презрительно ткнула пальцем злосчастный гобелен, - Тот, кто строил эту кхм… внушительную крепость, очевидно, задался целью выжать у нас из душ все, хоть отдаленно напоминающее поэзию. Порой мне кажется, я буду рада и крестьянской частушке, спетой за окном. Пожалуйста, не воспринимай это всерьез! – Летиция подняла ладонь в предупреждающем жесте.
- Как встретила Его знать? – женщина сложила пальцы двух рук вместе и коснулась указательными губ, действительно пытаясь вспомнить, - Я, представляешь, не знаю. Никогда не задавалась этим вопросом. Это было так давно. Да… - Летиция подняла голову и посмотрела в дальний верхний угол залы, там, где в полумраке сплетались две арки, - Да, мне еще не исполнилось одиннадцати. А твоей тетке только пошел двенадцатый год. Я помню, было большое празднование. Везде. На улицах Гадары горели огни день и ночь, будто пожар. И как только все не занялось? Видимо, старались арии. Люди пели песни, кричали, танцевали. Во дворе нашего имения отец поставил столы и раздавал всем заходившим брагу, мясо и хлеб. Всем так ужасно надоел траур по старому императору. Это были тоскливейшие дни, что я помню. Помню, - Летиция коротко хохотнула, - Мы с Лели вылазили из кроватей по ночам, невозможно было спать, так громко пели во дворе, мы бросали людям вниз цветы, которые обрывали с букетов в спальне и кричали: «Да здравствует император!» и они вторили нам. Это было так весело! Люди любили его. Уже любили, - мать привстала на цыпочки и сделала вид, как если бы бросала что-то невидимому народу, - Да здравствует император! – она рассмеялась. Перед глазами у нее стояла та картина из детства.
- Ну, я могу ручаться за то, что твой дед, мой батюшка, императора принял сразу и безоговорочно, - Летиция подошла к сыну и подхватила его под локоть. Она потянула его к окну, - Смотри, там – твой народ. Он тебя уже принял, когда ты родился. Неважно, нравишься ли ты знати, думай о людях, полюби их и ты будешь самым несокрушимым императором. Октавий Первый! – Летиция остановилась, обернулась к сыну и взяла его лицо в свои руки, - Знать ненасытна. Их не удовлетворить ни титулами, ни землями. Они вечно завистливы, вечно грызутся за кусок холодного металла. А народу нужно так мало! Народ удовлетворить проще и надежнее, в конце концов, их больше, - императрица пожала плечами, - Мы найдем тебе хорошую жену. Такую красивую, чтобы при взгляде на нее твоя знать немела и теряла волю. А ты тем временем сможешь сковать их законами, чтобы не дергались.

Летиция чуть отстранилась от сына, может показаться, что так делают уже пожилые люди, чтобы рассмотреть мелкие детали на портрете, но ее взгляд был скорее взглядом художника - чуть прищурить глаза, силуэт становится расплывчатым, зато видны все диспропорции. Она отвела со лба принца мягкую прядку - положила еще один мазок на свое полотно. Совершенно. Она абсолютно удовлетворена получившимся.
- Конечно, нет! - заулыбалась мать, понимающе и чуть снисходительно, - Я и не видела его в живую ни разу. Мы, простые смертные, императорами восхищаемся, так положено. Я, как и все, радовалась празднику, и тому, что можно не спать подольше. И обрадовалась, узнав, что стану императрицей, в основном потому, что думала, что отныне буду носить только самые красивые платья и все будут меня слушаться, - щеки Летиции чуть порозовели. Уж смешно было вспоминать свое ребячество, глупо и так наивно, - Наш брак был устроен родителями, Клемент II, мир праху его, - императрица набожно прикоснулась кончиками пальцев ко лбу и затем к губам, - должно быть рассудил, что мешать кровь ван Фризов с водицей Эделей и Эрендов дальше не имело смысла, к тому же, мой род - один из богатейших в Империи. Уж я-то твоему отцу в укрощении знати была не помощница - разве что со смеху могли помереть, увидев такого галчонка на троне. Но ему и не требовались помощники. Когда он приехал в Аквилею, я была так удивлена, что все кругом называли его молодым императором. Он, - взгляд Летиции снова убежал в сторону. Она будто сомневалась в своих же воспоминаниях, - Он был какой-то серый, сухой, очень холодный. Молодые люди совсем не такие. Я списала это на его скорбь по почившему недавно отцу, и пожалела. Вот тогда, наверное, я впервые подумала о нем как о человеке, а не правителе. Пускай он и не был тем принцем из сказок, которого обещала мне и Аурелии нянька. Каждой своего, да, - улыбалась Летиция.
- Любовь, мой дорогой, непозволительная, по большей части, роскошь в нашем положении. Уважение, привязанность, понимание, в конце концов - на это ты можешь рассчитывать, это зависит от нас и не возбраняется принадлежностью к правящему роду. А любовь... Это благословение от Господа. И так к ней и надо относиться. Есть - цени, нет - ее невозможно получить ни силой, ни уговорами. Великий был щедр ко мне, и я молюсь, что все вы, мои дети, тоже узнаете от его благости.
- Все боятся будущего, родной, - императрица отошла от окна и повернулась к сыну спиной, - Хотя и может показаться, что уж твой отец имел все и в избытке. Может тогда ему казалось чудовищным его положение... Он страдал, очень мучился, я помню, - Летиция говорила уже сама с собой. Октавий не мог видеть ее лица, иначе был бы удивлен переменами в его выражении - не то обида, не то боль застыла на лице императрицы, - И от того мне хотелось любить его больше, больше, чем я могла. Вдвоем это получалось легче, - она обернулась к юноше через плечо и весело кивнула, - Вы, Ваше Высочество, подарили отцу великую радость. Такого мне и не снилось.