Диргам не медленно, но и не быстро шагал по галерее. Она была достаточно длинной, чтобы заново передумать все думы, занимающие сына первого советника с того самого неприятного пробуждения в Мандаге. А может, уже и не первого или даже не советника. Не похоже, чтобы новоиспечённый султан стремился держать его при себе… Хотя не исключено, что это проявление доверия. Да и заключить какое-нибудь соглашение времени было достаточно, медлительный и ленивый напоказ отец умел быть очень шустрым.
     Его впустили сразу: видимо, глава рода Джавхарм уже начал проявлять нетерпение. Сын застал его терзающим кусок баранины. Несмотря на то, что Алим не разделял традиции ревалонцев пользоваться сотней столовых приборов за трапезой, ему очень даже было чем запустить в снова прогневившего его – это без сомнений – отпрыска. Тем не менее, Диргам шагнул в покои отца так же плавно и уверенно, как недавно шёл по галерее.
     - Звали, отец?- с вежливым интересом осведомился он, будто всё это время был дома или, по крайней мере, добросовестно исполнял порученную ему миссию в дальних западных деревнях. При отсутствии лишних свидетелей Диргам имел право обращаться на «ты» даже к принцу Шатхи. Но не к этому человеку, это ему ясно дали понять ещё в детстве. Лицо наследника рода Джавхарм выражало сдержанное раскаяние – мол, знаю, что провинился, но желания извиняться как-то не наблюдается. Поклона или какого-либо его подобия не последовало. Шрам на спине слегка покалывало - даже слишком знакомое ощущение.

Отредактировано Диргам Джавхарм (2013-04-02 22:40:12)

     - Мне почти всегда есть что сказать, отец, но у вас не всегда есть желание слушать. Кроме того, я предполагал, что прежде всего вы захотите увидеть свою дочь. И оказался прав,- ровно отозвался Диргам.
     «Не хотел доставлять сестре удовольствия присутствовать при задушевной встрече отца и сына» - так было бы сказать честнее. Они с Джуманой были по сути повинны в одном и том же, но Диргам при этом ещё и ослушался отца, что для него было совсем не мелочью. Можно считать везением, что на то, чтобы дождаться возвращения детей домой, Алиму потребовалось какое-то время. А вот тем, кто оказался рядом с ним в момент, когда он только получил весть об их поступках, вряд ли можно позавидовать.
     - Что до провинции, я не хуже вас знаю, насколько важна эта миссия,- «и что цель у неё от этой провинции далека».- Но если вам нужны подробности… В деревнях, где я побывал, голод и невежество, настроения подавленные и безразличные, ожидать от рабов другого было бы странно,- это была только малая часть того «есть что сказать», но не время спорить о рабстве.
     Ворчание насчёт приглашения – сдержанное для отца, даже почти добродушное, надо сказать – Диргам воспринял спокойно, но с тем, что последовало за ним, было сложнее. Наследник рода решил не выходить из себя столько, сколько будет возможно, а потому ответил не сразу, неторопливо опустившись на ковёр напротив отца.
     Не страх, но разум подсказывал ему, что быть, по своему обыкновению, честным и оттого дерзким – не лучший вариант сейчас. С другой стороны, отец далеко не глуп. Вряд ли он поверит в неожиданную покладистость сына, а потому менять своё поведение полностью не стоит. В этом и была сложность – заставить поверить себе, не переступить грань, оставаться собой, играя не себя. Одно дело общаться подобным образом с сестрой, прекрасно зная, что она ни на миг не усомнится, что это именно игра. Такое положение вещей Диргам никогда не стремился изменить, кроме того, обе стороны наслаждались этим маскарадом. Сейчас всё иначе. Врать основательно и всерьёз у него получалось куда хуже. Значит, ко всему прочему, нужно подбирать слова так, чтобы и не врать, и не говорить всю правду. Но удача в этом деле с отцом не гарантирует удачу и с узурпатором…
     - Я приехал в Мандаг не схватить предателя, а лишь навестить друга. Принц не может быть виновен в том, что случилось с его отцом. Надеюсь, с ним будут обходиться почтительно, пока не выяснится правда?- стоило попробовать хотя бы ради того, чтобы узнать, где сейчас Шатхи, ведь, учитывая серьёзность обвинений, раненого принца могли бросить в темницу, не заботясь не то что о перевязках, но даже о свежей воде.

Отредактировано Диргам Джавхарм (2013-04-04 17:00:44)

     Отец не поверил ему ни на миг, и, разумеется, понял, что его пытаются провести. Очередная попытка сына более-менее наладить отношения – правда, на сей раз причина была как никогда далека от мечты о семейной идиллии - вызвала очередную вспышку гнева у отца. Иногда Диргам задавался вопросом, отчего Алим не приказал какому-нибудь немому рабу задушить наследника в постели… а иногда – например, сейчас – даже вопросом, отчего не сделал этого сам, не разбил одним ударом цепь, на которую его упорно сажали. Ребёнком он не понимал этой строгости, спрашивал, почему отец относится совсем по-разному к своим детям. «Джумана всего лишь девочка,- отвечали ему,- и её роль невелика, она будет слушаться мужа, Басира воспитают жрецы, но ты – наследник». Это значило, что именно он должен быть всегда рядом с отцом, должен терпеть его послушнее всех, стоять тенью у его плеча, выполняя всё, что он прикажет, а когда он умрёт, продолжать его дела, а после передать их уже своему сыну. И не будет ему лучшей похвалы, если кто-то скажет, что Алим умер, но оставил на земле свой дух – в сыне. Ни шагу в сторону. Он быстро понял, что терпеть отца сможет, но плодом от этого дерева никогда не будет.
     Терпение иссякло раньше, чем он мог предположить. Сам того не замечая, Диргам приподнялся на ковре, напружинился, готовый не то атаковать, не то защищаться – почти боевая стойка.
     - Я ставлю весь род под удар и не забочусь о семье? Что тогда сказать о тебе? Тебе дела нет до большей части твоей родни, тебя волнует только Джумана и, разумеется, ты сам! А у неё ум не больше мизинца? Мизинец не иначе как великаний…- он перевёл дух, но не воспользовался случаем остановиться и подумать.- Знаешь, почему мать потеряла первенца? Она испугалась за твою тушу, которую ты, хлебнув крепкого питья, вздумал развлечь шуточным поединком на нешуточных мечах! Не она виновата в том, что у тебя нет другого наследника, а только ты и та злополучная царапина на твоём сытом пузе…
     Мать, конечно, без колебаний отвечала, что эти догадки не имеют под собой никакой правды, что виновата именно она, но сын к тому времени уже кое-что понимал. Он не клялся, но соглашался, что стоит сохранить эти разговоры в тайне. Не только потому, что отцу не стоит знать о дружбе сына с простыми рабами и о том, что мать он всё-таки ценит больше, чем положено ценить тех, кого Харма вылепил из земли и навоза - довод, что в таком случае и его любимая дочь из того же материала, наверняка бы не подействовал - но и потому, что наказать за это он мог не только и не столько наследника.
     - Он не мог сразу ехать в Сафр из-за раны, о которой ты не можешь не знать. Возможно, он как раз собирался отправиться сюда сам, когда его схватили и приволокли, как последнего вора.
     Отец не мог не понимать. Он, вероятно, и сам не помчался бы тут же, да ещё в одиночку в город, принадлежащий ему по праву, но зато полный стражи, готовой его схватить. Ему выгодно делать вид, что он не понимает.
     - Шатхи – не предатель,- теперь Диргам заговорил особенно неторопливо и твёрдо, подчёркивая непоколебимость своих взглядов на эту ситуацию.- Он – кровь и наследник Джангир-хана. Султана, которого ты называл своим другом, пока он был жив и мог осыпать тебя дарами. А теперь ты говоришь о его сыне, как о каком-то преступнике, потому что не он, а другой первым подставил кинжал под твою задницу. Это не союз и не договорённость, это долг, и не только мой – служить истинному султану, которого никто из нас не вправе выбирать. Исполнять долг не измена, измена - от этого уклоняться. Никакого другого султана, кроме Шатхи, нет. И нет никого другого, перед кем я должен отчитываться.

     «Ваша кровь, мой господин»,- робко улыбалась мать, глядя, как сын пугает птиц в саду, размахивая деревянной саблей – только детям в роду Джавхарм позволялось носить такое оружие. Старшим - только железо, пусть затупленное, но самое настоящее. «В меня пойдёшь»,- говорил отец в редкие минуты добродушия, снисходительно глядя на мальчишку, с живым интересом в глазах слушающего его военные рассказы. Приказывал – пойдёшь. И он пошёл. Горячностью, несгибаемостью и верностью. Но мудрым стариком становиться раньше времени не захотел. А вот Джумана смогла. Так она и стала из простой девочки Жемчужиной, а он - из гордости семьи Шайтановым отродьем.
     А мать тогда была младше Джуманы, совсем девочка по сравнению с ним. Но отчего-то испугалась, что может потерять его. Но тогда вместо него заплатил жизнью другой. Должно быть, и на неё он так орал – едва не изрыгая пламя. Все три раза, а может, и после, когда Басир родился немым, а наследник унаследовал не те качества, которые было нужно. Винить в чём-то себя, как видно, было выше его достоинства. И сын никогда не говорил с ним – по-настоящему, так, как сейчас. Это была уже не дерзость, а всего лишь правда. Всё горькое, не высказанное в годы раньше, просилось на язык.
     Диргам едва успел схватить со стола нож, когда вынужден был отшатнуться от летящей в голову пиалы. Он уже пожалел, что явился к отцу без серьёзного оружия – кинжал, который полагалось держать при себе каждому мужчине, не в счёт. Какой от него прок, если Алим уже звал на подмогу слуг? Посыпался виноград – идеальные круглые ягоды, ни одной засохшей, ни одного пятнышка, ни одной веточки… Потом Висаль будет отмывать мясистые ступни господина от сока и вычищать мякоть из-под жёлтых ногтей. Может быть, позже ей даже позволят подобрать ягоды, раздавленные и разбросанные по всей комнате.
     Пути к отступлению не было. Четверо тренированных рабов с ятаганами против всего двух рук, в одной кинжал, в другой – столовый нож. Схватка была короткой и почти бескровной. Диргам легко ранил только одного – убивать ради прихоти отца совершенно не хотелось – а его самого не задели вовсе, обезоружив и предоставив дальнейшее господину.
     - Трус,- бросил он, не сводя глаз с отца.- Хочешь продолжать при них? Твоя воля. Я как раз собрался спросить тебя, где сейчас твоя дочь с её крошечным умишком? Танцует для нового султана, надо думать? А может, и поёт? Прячешься за спинами рабов и женщин, великий воин? Что ни говори, с таким образцом мужественности перед глазами даже такой пропащий, как я, имеет шанс исправиться…
     Назвал бабой – получи в ответ. Диргаму действительно всегда было, что сказать. Даже сейчас, когда он мог только смотреть на отца с ножом в руках, гадая, что он сделает дальше.
     - Трус.

     Не то чтобы Диргам был дураком. Не то чтобы он не умел соображать. Его беда была в том, что хотел он этого редко. Он жил мгновением и никогда ни о чём не жалел, а оглядывался с неохотой. Смириться, ждать, плести интриги, составлять планы, продумывать игру на несколько ходов вперёд… он был не силён в шахматах. Вот и сейчас, стоя на коленях и чувствуя холодное прикосновение металла к щеке, он имел только одну мысль: «Неужели зарежет?» Не думал ни о том, что сам же говорил недавно – он единственный наследник, ни даже о том, что жизнь была прекрасна, не жалел о словах и действиях, которые привели его в такое печальное положение.
     Но задуматься пришлось поневоле. А потом и вспомнить, что изначально он шёл сюда с серьёзными намерениями, готовый даже притворяться, как бы ни было это противно его натуре, не желая ни драки, ни ругани. Потому что сейчас Шатхи в темнице, где, как правило, троны не ставят иначе как для насмешки. А чтобы сесть на настоящий трон, принц – пока что принц - должен быть жив. А чтобы он был жив, без помощи отца не обойтись. Но, откровенно говоря, Диргам ему не доверял.
     Таким образом, за время недолгой тишины, наступившей после слов отца, наследник сделал почти для себя невозможное – усмирил кипящую кровь, толкающую к новой дерзости и мести, и призвал на помощь весь свой разум. Ещё удивительнее, что тот откликнулся.
     - Ты говоришь, что я должен быть вежлив с новым султаном ради Шатхи,- медленно проговорил Диргам.- И должен завтра пойти с тобой, чтобы доказать ему свою… нашу лояльность?
     Сестра будет заниматься тем же, в этом нет сомнений. Несомненно, она понимает, что ради семьи нужно идти на любые жертвы. Только вот о какой семье идёт речь: о той, где она родилась, или о другой, состоящей из султана Шатхи, её самой и их детей? Но что, если ей важнее именно престол, который она хотела бы разделить с Птенцом, а если не с ним, то подойдёт и кто-то другой? Всего о ней, возможно, не знают даже отец и «её» принц.
     - Хорошо,- всего лишь слово. Не клятва и даже не обещание.
     Порез болезненно пульсировал. Сын с выражением утихающего гнева, смешанного с неожиданной для него глубокой задумчивостью, смотрел в глаза отца. Если Захир действительно разбирается в военном искусстве настолько плохо, чтобы дать недавнему изменнику власть над своей армией или её частью и настолько недоверчив, чтобы не спросить ни у кого совета, немного лжи сейчас может спасти принца в будущем.
     - Но в конце,- тише добавил он,- под знамёнами или у плахи, я буду стоять рядом с Шатхи и разделю его участь, какой бы она ни была. В этом я клянусь именем нашего славного прародителя.
     «И если тебе действительно дорог твой наследник, и ты не можешь допустить его смерти, придётся позаботиться и о сохранности жизни Драгоценного Птенца»,- Диргам совсем не был уверен, что сумел перехитрить отца. Но одно он знал точно: старик много раз мог бы убить его в порыве гнева, он был проворнее и крепче иных молодых. Мог, но не стал, всегда останавливаясь. Даже шрам был всего лишь уроком: пожелай отец его смерти, он бы просто не пустил к сыну лекаря. Может быть, ему не нужен был сын, но ему нужна была жизнь, которая станет продолжением его собственной.

     Диргам поднялся на ноги, как только появилась возможность. Кажется, гнев отца утих. Теперь он говорил с сыном серьёзно, как со своим наследником, не передразнивая и не ставя ненавязчиво в пример сестру.
     - Нельзя давать равные права прямому наследнику и тому, кто забрал себе трон в обход него. Тому, кого готовили к исполнению его долга с малых лет, и тому, кто предположительно собирался посвятить жизнь молитвам и ритуалам во славу Хармы. Мы не судьи, мы прежде всего слуги…
     О том, что в Захире та же кровь, что и в Шатхи, думать не хотелось. И Харме можно служить по-разному. Может быть, он сам указал узурпатору этот путь? Но это не узнать наверняка, да и чем мог прогневить Харму Драгоценный Птенец? Ведь он не убивал отца. В этом Диргам был убеждён.
     - Его рана не представляла опасности для жизни, но отправляться в путь было по-прежнему нежелательно,- особенно во главе армии. Но не сказать всё - не ложь. Помедлив, Диргам последовал за отцом к столу.- Будь он полностью здоров, темница могла бы закалить принца и остудить его пыл – он, как и все мы, жаждет покарать виновных за смерть его отца – но сейчас она может принести больше вреда, чем пользы. Как же он сможет показать свою силу и отвагу, если ему не дают ни единого шанса, держа на цепи?
     Когда отец упомянул своего младшего ребёнка, Диргам с некоторым недоверием взглянул на него. С каких пор он прислушивается к словам не то безумца, а значит, его позора, не то пророка Хармы, а значит, священного дара небес? Впрочем, об этом и не шло речи. Алим говорил о том пророчестве, которое слышала вся семья, и которое каждый из них помнил до сих пор.
     - Харма не ошибается, и если Басир говорил его устами, он не может быть неправ. Но неправыми можем быть мы, в том, как истолковали его слова…- Диргам слегка повернул голову в сторону рабов, по-прежнему не сводя глаз с отца.- Отпусти их. Я не стану убивать ради прихоти. Кроме того, стоит беречь каждого воина, если ты действительно так желаешь войны,- он сказал это легко, как бы между прочим, не показывая, что успел пожалеть о ране, которую нанёс одному из нападавших по приказу отца. Сама по себе она была неопасна, но если забросить, убить может и царапина.

     Диргам коротко усмехнулся. Отходчивость была едва ли не самым полезным качеством его характера, особенно когда дело касалось отношений с отцом. Отчего он, сейчас почувствовавший, что кое-что ему всё-таки спускают, и прекрасно понимающий, что без этой строгости превратился бы в неведомое шайтаново творение, раньше не мог найти общий язык с отцом – неизвестно. Вероятно, всё снова упиралось в его несклонность к размышлениям и тем более самокритике. Если его лупили – его лупили, а «почему» - это уже вопрос, который можно отложить на неопределённый срок.
     - Я не сказал «рабы», отец,- напомнил Диргам.- Служить можно только по своей воле…
     «И пока подчиняешься одному, можно служить другому»,- он отвёл глаза, отчего-то решив не договаривать. Вдруг настанет момент, когда нужно будет убедить отца в том, что его сын верно служит Захиру, стоя под его знамёнами, а вовсе не пользуется ими как прикрытием для переговоров со стоящим рядом Птенцом? Жаль, ему никогда раньше не приходилось всерьёз обманывать, тогда бы он уже научился это делать.
     - Шатхи не потребует такую глупость!- не сдержался он.- Ты что же, считаешь его изнеженным баловнем судьбы?- как мог первый советник султана не знать, что за сын растёт у его друга и господина? Разумеется, то, что на собрания и обсуждения государственных дел, равно как и на пиры с обилием вина и наложниц, никаких детей, даже детей султана, не звали, а значит, наблюдать за принцем у отца было не много возможностей, Диргам во внимание не принял.- Да, я жаждал посмотреть на них,- подтвердил он.- Но не так. Даже если они такие дикие существа, живущие и умирающие во тьме и грязи, нам есть чему поучиться у них… Почему у них нет рабов, но господа ни в чём не нуждаются? Почему их арии приносят больше пользы, чем наши, не потому ли, что имеют больше свободы?- спохватившись, что сказал лишнего, Диргам поспешил сделать попытку исправиться:- Если бы мы взяли лучшее из обеих Империй и собрали это воедино…

     Диргам поморщился, покачав головой. Отец ненавидел Ревалон. Возможно, потому, что не понимал. Конечно, его сын тоже, но он хотя бы хотел понять. Хотел движения вперёд.
     - Но тогда ничего не изменится,- с усилием произнёс он, предусмотрительно отодвинувшись на достаточное расстояние от отцовского кулака.- По-прежнему будут харматанцы и их рабы. Харматан станет больше, но не лучше… не выше. И ты не можешь не понимать, что покорить огромную и могущественную Империю не просто, может быть, только железом и кровью этого вовсе невозможно достичь. Вдруг именно этому делу и хотел положить начало Джангир-хан, когда предпочёл для своего сына не Джуману, а ревалонскую принцессу? Или, возможно, он подумал,- Диргам усмехнулся,- что тебе и так довольно выпало его милости. И если так, разве он был не прав?
     Когда он услышал, что рану Шатхи не оставят без присмотра, тревоги за него совсем немного, но убавилось. Возможно, и условия содержания Птенца не так ужасны, как могли бы быть.
     - Ты хочешь, чтобы и Джумана, и я, были рядом с Захиром постоянно? Но это значит, что и он будет близко к нам. И в любом момент сможет лишить кого-то из нас жизни – вдруг он запланировал это уже сейчас, и наши поклоны никак эти планы не изменят?
     Место в гвардии? Вероятно, отец хотел, чтобы он присмотрел за Жемчужиной рода Джавхарм – произносить это вслух не было нужды, Диргам при всей ветрености знал свой долг - а заодно заручился доверием султана и перетянул на свою сторону его лучшие мечи. Это была задача. Настоящая задача для наследника рода. Если бы только цель была действительно такой, как сказал отец – помочь Шатхи… Ведь с таким же успехом он мог сделать те же самые шаги, чтобы поддержать нового султана. Он знал верность своего сына слову и знал амбициозность своей дочери. Возможно, думал, что ей понравится быть султаншей при любом муже, а у сына не будет выбора, кроме как честно служить новому султану, если он принесёт ему клятву верности. Диргам был уверен, что не сделает этого, даже если в ином случае его будет ждать эшафот. Он хотел знать, готов ли отец пойти на этот риск ради исполнения своего замысла, каким бы он ни был. Точнее, уже знал, но отчего-то хотел услышать.