Золотой век миновал. Золото обратилось в песок и виной тому Джангир. Единокровный брат; жадный, ненасытный червь – едва покинув материнскую утробу, огласив покои тошнотворно громким лаем-воплем, - припав к материнской груди и осушив ее досуха, – в самый первый свой день под небом Хармы Джангир проклял себя, проклял себя и род свой – проклял собственной расточительной алчбой, гнилым сердцем и гнилым языком. Мечтал о многом – утратил великое. Захир не знал вкуса материнского молока. Джангир не узнает вкуса великих побед.
Золотой век миновал. Никогда более не насладиться Империи чистой, ничем не нарушаемой гармонией внутренней, никогда более не насладиться сынам Хармы пьянящим блеском внешних побед. Варварка на престоле! Захир не верил ушам своим. Не верил сердцем и разумом. Варварка на престоле!
Золотой век миновал. Но скорее звезды в небесах обратятся могильными червями – и рад бы тому Джангир! – чем он, верховный жрец Хармы, надежда и оплот Империи, позволит ядовитой чужестранке отравить грязным лоном своим благословленное Хармой семя зуйитов.
Золотой век миновал. Из праха бесконечных раздоров, мятежей и кровавых интриг восстанет новая Империя, и мощь былой покажется мощью песчинки, подхваченной ветром. У старого колосса глиняные ноги и члены его мертвы…
Кто слаб телом, тот скорбен духом. Мокрые от пота волосы липли ко лбу, разметался по спине тугой и жесткий «конский хвост». Захир стоял посреди залы, раздетый по пояс и босой. Он не позволял себе ни единого движения многие часы кряду, дыша медленно и глубоко, Захир сосредоточенно разглядывал мизинец правой ноги. Многие часы кряду Захир наблюдал за мизинцем правой ноги. Какая, казалось бы, малость – оставляя неподвижными прочие пальцы, не отрывая от пола стопы, пошевелить мизинцем правой ноги… Какая, казалось бы, малость и какой величайший труд. Империя – тоже организм. Кто контролирует вены и жилы – тот контролирует кровь; кто контролирует кости – тот решает, в которую из сторон устремить взгляд. А Джангир старел. У старого колосса вместо мозгов труха. И очи его затянуло бельмом.
Мизинец правой ноги не шевелился.
Своим слугам Захир велел перехватить Птенца. Молодой наследник был неглуп и Захиру оставалось молить Харму, что солнце его не погаснет с годами.
О прибытии Шатхи доложил дряхлеющий слуга, он же был послан с приказом доставить Птенца в покои родного дяди. Ослушайся верховного жреца и прогневаешь Харму.
Золотой век миновал. Наступал век огня и железа.
Стоя посреди зала, Захир напряженно молчал.

Отредактировано Захир (2013-04-10 20:11:21)

- Да осветит твой Путь Солнце, Защитник Престола, и тьма не коснется тебя, - приветствовал Захир племянника, вытирая бороду и лицо свободным концом длинного, широкого кушака цвета переспелой сливы. – Амису сообщила известия?
Коварная женщина! Подлой своей хитростью мать солнцеподобного не уступала толстобрюхому курайшу* – торговать бы ей на базаре финиками, крикливо завышая цену да оскорбляясь плевкам на иссохшие плоды в руках своих, - нет! Харма распорядился иначе – плоды под рукой Амису взросли от корней Древа Зуйи Волка и лишь сам Харма ведал, не отравлен ли сок, что питал и поддерживал их. Птенца растили воином. Его руки помнили крепость и тяжесть стали, но о чем мечтал его дух? Каких побед жаждало сердце сына своего отца? И сына своей матери.
Жестом Захир велел племяннику подойти ближе. В покоях верховного жреца не было мягких подушек, не было ковров и шелков; спал Захир на тонкой циновке, чем приводил в ужас преданных Джангиру слуг – изнеженных и развращенных.
- Пройдем на балкон. Вечерний воздух свеж. Тосковал ли ты, Шатхи, о небе Сафра? Наш город необычайно хорош. Помню, когда-то мы с твоим отцом любили встречать закат беседой. То время давно миновало, сегодня спертая сладость подушек в покоях Амису Джангиру ценнее судеб народа под этим небом, - широко раскинув руки, Захир закрыл глаза – на балкон он прошел первым и, жадно глотая еще горячий воздух, забыл о мизинце правой ноги, - твоим небом, Защитник Престола. Очень скоро небо и город под ним будут твоими. Мудрым ли ты видишь себя правителем? Предан ли ты своему народу? В тебе и во мне течет кровь Зуйи Волка, наш долг – быть стражем и пастырем. Но твой отец… Видит Харма! Он решил смешать волчью кровь с кровью овцы! Твою кровь, племянник. Нашу.
Золотой век миновал. И овцу поставят править над волком...
_______________
* - "торговцу"

Захир опустил ладонь на плечо племянника. Пальцы были узкими и длинными, но жесткими и грубыми. Даже жрец прежде, чем стать жрецом, обязан стать мужчиной. Удел мужчины – война. Руки, сложенные для молитвы, никогда не забудут меча.
- Мой брат стал скрытен, - признался Захир. Сафр Белостенный – прекраснейший из городов – тысячеглазым чудовищем молча молил о спасенье. Тысячеглазое чудовище слабело – мутные бельма на очах султана грозили вот-вот ослепить весь мир. Да простит меня Харма! – Сдается мне, мой брат не здоров. Ты давно не виделся с отцом, Шатхи, не сыскать в нем более той силы, что чтил и любил наш народ. Джангир-хан теряет разум.
Да простит меня Харма!
Господь сотворил человека из камня, в каменные руки Господь вложил острую сталь. Человек рожден, чтобы править. Править теми, кто, не сумев удержать меча, выковал себе кандалы. С каждой новой луной Захир все чаще вспоминал праведные слова Зуйи Волка: дабы спокоен был твой народ, помни, сын мой, не позволяй скованным цепью наполнять сердце свое горькими думами о цепях своих и сделай так, чтобы не слышен был им лязг их, а чтобы сердце их полнилось мужеством и любовью к земле своей – вложи в руки их по крепкому мечу. Харматанцы – гордый народ, помнил Зуйи Волк, помнил вернейший из сынов его Захир из рода Зуйи, они воины, в их жилах – огонь. Вложи пастуший кнут в руки воина и он обовьет его вокруг шеи собственного брата, ибо огонь, не найдя выхода, сожжет его разум изнутри. Старый колосс сгорел и святотатственный огонь его грозил погубить их всех.
- Я думаю, Джангир опасается восточного королька. Он хочет скрепить наш союз с Ревалоном кровью, не понимая или не желая понять: кровь ревалонки – вода; наша с тобой кровь – огонь. Вода, выплеснутая в костер, шипит и дает много пара, но огонь и вода никогда не смогут дать крепкого потомства. Либо огонь погубит воду, либо вода потушит огонь. Иного не дано.
Скажи мне, племянник, неужто мало в нашем краю дев, чье здоровое лоно достойно подарить тебе сыновей? Дочь Алима, Джумана, давно вошла в возраст, но… мой брат… О, Харма! Неужто не видит! Вода ревалонки, выплеснутая в костер, породит такой дым, что его пелена скроет всех демонов ада! Ты прав, Птенец, наш народ никогда не примет чужестранку… Но в том дыму, что пророчит нам твой отец, можем задохнуться мы все.
На Сафр опускалась ночь. В багрянце заката стены Белокаменного отливали пурпурным и желтым.

- Воины? - темные колючие глаза жреца смотрели испытующе: не загнило ли в тебе зерно мужества, Птенец? Спрашивал этот взгляд. На Сафр опускалась тьма. - Нет, Защитник, не думаю. Наша сталь крепка, слаба наша вера. Мудрено ли? Сердце твоего отца — ох, и больно мне говорить, племянник! - сердце твоего отца поло. Разве по силам пустому сердцу наполнить отвагой чужие сердца? Мало крепко держать в руке меч, меч необходимо уметь направить. Направить, покуда меч не заржавел.
Твой отец, Шатхи, утратил веру. Утратил веру во всепобеждающую мощь своего Бога. От союза с Ревалоном Джангир-хан жаждет покоя. Жаждет богатых даров — земли Восточной Империи богаты урожаями — эделейская сталь, руда, железо и серебро; ревалонское золото. Мой брат устал. Разум его померк: холодная ревалонка в твоей постели — залог его спокойной старости; он мечтает умереть в шелках с улыбкой труса на губах. Джангир забыл мудрые слова нашего с тобой предка, Зуйи Волка: то, что досталось тебе без боя, будет отобрано. Победа, не оплаченная кровью, - проигрыш.
С минуту Захир молчал. Холодеющий воздух столицы леденящими струйками разбегался по жилам.
- Трудно выиграть битву, которую начал не ты. Умри ревалонка прежде, чем сумеет подарить тебе сына, первым выступит Клемент. У Клемента большая армия. Успеем ли мы отразить удар? Помни, Птенец, не все войны ведутся мечами. Торговый союз между державами выгоден нам обоим — и Ревалону, и Харматану. Каждая вторая лепешка на твоем столе, Шатхи, - это зерно, которое мы купили у Ревалонской Империи. Сталь твоего ятагана — сталь, выплавленная нечистивыми карлами Эделейса. Ревалон купил нас. Твой отец более не воин — нет, Птенец! Твой отец — торговец. Это не он покупает рыжую девку, он продает тебя! Тебя, Защитника Престола, и последнюю надежду нашего народа...
Сафр истекал кровью — кровью заката. И с каждым новым рассветом к стенам города все ближе подбиралась тьма.

Время. Вчера у Империи была Вечность. Вечный блеск благословения Хармы. Сегодня не было ничего, и горячий песок под ногами – песок, впитавший кровь поколений – пепел. Страшно хрустят кости отцов и дедов, сладок для мертвой души монетный звон.
Джангир-хан продал Империю. Продал традиции дедов и отцов. Затуманен слезами праведный взор Хармы. Глядя на Птенца, Захир молчал. Бог плачет огнем. Когда бог плачет – люди истекают кровью.
И слезы Харматана станут золой.
- Время? Времени непростительно мало. Многие недовольны решением твоего отца, но найдутся и те, кто рад обернуть общую для нас с тобой боль к своей безусловной выгоде – торговцы, стяжатели; шакалы, прогнившие душой. Имя им – сотни. Имя их благородно. Я опасаюсь за жизнь моего брата. Опасаюсь за жизнь твоего отца. Смерть Джангир-хана развяжет руки алчным и темным: плеть в мертвых руках уже не бьет. Не все готовы видеть тебя на престоле, Шатхи. О, Харма! Некоторые мечтают узреть на троне себя.
Веришь ли ты мне, племянник? – голос Захира дрогнул. Это был голос жреца, пред очами которого распяли его Бога. – Веришь ли ты мне?
Чернильной тьмой наливалось небо.
- В тяжелое время ты вернулся домой. Но ты... ты - помазанник Хармы. И Тьма не коснется тебя.

Корону Земли Солнца Зуйи Волк возложил на себя обагренными по локоть в крови руками. Кровь на тех руках была кровью врагов, но в крови той была и кровь братская. Кто силен верой и духом, рожденный волком, тот не убоится замарать себя – Харма обелит правого. Кто силен верой и духом, не убоится пролить кровь дряхлых волков и слабосильных щенят.
Шатхи силен. В глазах Птенца Захир видел решимость. Молодой наследник воинственно зол; его руки грубы от меча, а сердце полно отваги. Доблестный воин! Он не сможет править страной.
Не сейчас.
Золотой век миновал.
Хрустит под ногами пепел.
С немым укором смотрят на живых черепа дедов.
Харме нужен иной владыка. Час Птенца однажды настанет. Однажды. Не сейчас.
- В твоих устах истина. Как жаль, что я не могу называть тебя собственным сыном, но духом ты – мой сын. Я бы гордился тобой. Помни наш разговор, Шатхи. Не забывай никогда. Сыны моего брата – мои сыны тоже. В наших жилах течет кровь Зуйи Волка – величайший из божественных даров. Будь строг с собой, Защитник Престола, - зачем-то добавил жрец, - смотри на мир собственными глазами; не верь тому, что являют тебе стервятники и шакалы. Твои глаза – глаза Хармы. Харма укажет путь. И помни: ты – первый сын Империи. Империя верит тебе и надеется на тебя. Не позволь злым языкам искусить себя, не позволь гнусным речам сломить твою волю. У нас впереди трудный путь. И кровь наша прольется. Но там, где пролилась кровь Волков, там земля взойдет мечами и копьями. Верь мне, племянник, - Захир опустил руки на плечи Шатхи, - Верь мне всегда. Я – Свет, что не дает Тьме окутать нас. Но ты… Ты – Клинок, что изрубит Тьму. Теперь ступай. И пусть Харма освещает твой путь. И пусть Тьма убоится тебя.