Октавий ненавидел все тайны Башни Смерти разом, касались те личной жизни очередной благородной потаскушки или глобальной политики Империи, ненавидел всем своим естеством честного человека, ненавидел хотя бы потому, что получал несказанное удовольствие от ощущение контроля над ситуацией, которое все эти шептуны сводили на нет своими подковерными махинациями. Любая осознанная ложь в глазах принца ставила человека ниже архонта, существа подлого, порочного по своей сути и потому априори пропащего...
Принц долго смотрел на перепуганную, оборванную девушку, брошенную в клетку волею Императора лишь за то, что она была чьей-то дочерью. Но жалости практически не испытывал. Теперь не испытывал. Порченая кровь, гнилой род. Мужчина отвернулся к двери, за которой надзиратель все еще ждал ответа на идиотский вопрос.
- Мне нужно повторять? -голос кронпринца звучал подозрительно спокойно, что плохо вязалось с очевидной грубостью слов. Надзиратель, проявив понятливость, скрылся, прикрыв за собой дверь. Насколько бы ни был отвратителен проступок человеческий, насколько бы он ни был опасен или непокорен монаршей воле,  до последнего удара сердца заключенный должен содержаться в приличных условиях. По крайней мере, не должен чувствовать себя заживо гниющим во мраке казематов трупом. Нечего привыкать к мысли о смерти заранее.
Октавий вновь взглянул на Офелию, напрягшуюся и сжавшуюся, оцепеневшую от страха. Запуганный зверек, загнанный в угол. Дальше наседать нельзя, иначе быть беде. Загнанный звери - самые опасные, не важно, насколько они малы и безвредны.
- Вот и хорошо. Зачем тебе лгать мне, своему будущему Императору? Сейчас ты приведешь себя в порядок, затем мы отужинаем и ты мне все расскажешь, теперь уже без утайки и недомолвок, - принц старался говорить тихо, мягко, спокойно, ничем не демонстрируя, как разозлила его ложь. Он умел держать свой нрав в узде и был очень терпеливым человеком, способным неделями терпеть выходки скверно обученного, диковатого пса, чтобы приучить его к себе. Готов он был приучать к себе и эту упрямую девицу. - Я могу помочь тебе и твоим родственникам. Но я очень не люблю, когда меня пытаются водить за нос. Мы понимаем друг друга, Офелия?

Отредактировано Октавий ван Фриз (2013-05-04 13:03:05)

офф: прошу прощение за тормоза, совсем забегали.

- Вот и славно, - принц не улыбнулся, принимая ответ девушки как должное.
Собственно, что еще могла ему ответить пленница? Разразиться гневной тирадой? Плюнуть в лицо своему будущему Императору? Вздор! Она не изменница. Ее семья - вероятно, но она сама слишком... хрупкое создание, слишком экзальтированное. Возможно, ее предки и были цепными псами, в которых нет-нет, да и проступала волчья кровь, но выродились они в комнатную собачку. Такая может цапнуть, но только если только с перепугу за себя.
Двое стражника принесли воду, пемзу, золу и свежую одежду. По-тюремному скромно, можно даже сказать грубо, но Октавия это устраивало более чем. В деталях проявляется истинное отношение: пусть Офелия наконец-то почувствует, что она не жертва, не пострадавшая стороне, не невинная дева, угодившая в беду. Она - узница. И обращаться с ней будут соответственно. Ровно до того момента, как она сама не захочет все изменить, сказав правду. Естественно, ту правду, которую хочет услышать кронпринц.
- Можешь привести себя в порядок, - Октавий махнул рукой в сторону воды и одежды. Он еще раз придирчиво осмотрел принесенные стражниками вещи, обращая внимание не на качество или теплоту воды, а на возможность использовать их для побега или самоубийства. Вроде бы ничего подозрительного не нашел, но решил не рисковать. - Офелия, я могу бы остаться и заставить тебя мыться при мне, но... если ты дашь мне честное слово, что обойдешься без глупостей, я выйду. Выбирай.
И если девочка не глупа, она увидит в этом выборе испытание. Можно и нужно ли тратить время на девчонку или проще уйти, закрыв раз и навсегда дверь этой камеры, похоронив в каменном мешке все надежды Офелии на освобождение и место под солнцем.

И принц покорно отвернулся. Все-таки он был рыцарем, а потому - благородным человеком. В сознании Октавия эти понятия были тожественными, как бы не опровергала данный факт жестокая реальность. Офелия никоим образом не интересовала его как женщина: в его сознании она уже была существом пусть не низшего сорта, но вряд ли заслуживающей чести быть интересной наследному принцу. Однако же, не смотря на все сказанное, отворачивался Октавий медленно, а когда все-таки уставился в стену, в фигуре его сохранилось нетерпеливое напряжение. Обманутый один раз, он ждал подвоха.
Так как созерцать мужчина мог теперь только стену, что было зрелищем безрадостным и однообразным до одурения, он начал прислушиваться: плеск воды, конечно, заглушал все остальные звуки, но сквозь него можно было расслышать еще и голоса за дверью, спор двух мужчин, но реплики принц расслышать не мог, даже интонации разбирал с трудом. Оставалось гадать, как скоро принесут обед, который он не будет есть.
- Сударыня, я могу повернуться? - Октавий выждал какое-то время после того, как за спиной перестала плескаться вода, прежде чем задал вопрос.
А в это время в дверь несколько раз с силой ударили. Наверняка, стражники принесли обед. Октавий покосился на дверь, но с места не сдвинулся. Не дай Создатель скомпрометировать даму и, что в разу хуже, себя!

Тюремная мелодрама, уже поднадоевшая принцу, с появлением Рейнеке превратилась в фарс. Все, начиная с щекотливого положения пленницы и закачивая нелепым нарядом ария, сбивали с серьезного лада, заданного Октавием. Последний только скрипнул зубами, опустив взгляд. Смотреть на убийственно-неуместный камзол Асвальда было выше сил, а на полуобнаженную Офелию не позволяла совесть. Оставались гвардейцы, на которых наследник трона и собирался сорвать раздражение от прерванной "терапии".
- Кого ждем? Барышня все еще должна получить свой ужин. Если я узнаю, что пленница не получила свои три перемены блюд и компот, буду устраивать смотры каждый день, - возможно, отец на его месте испепелил служивых взглядом или обложил трехэтажным с чердачком, но Октавий ограничился неприкрытым предупреждением в голосе. Октавий умел быть педантичным и придирчивым, особенно если дело касалось оружия и чистоты манжет. - Пойдемте, мэтр, не будет здесь никого смущать. Был рад знакомству, Ваша... Светлость.
Раскланиваться, довольно ухмыляться и в тоже время отводить глаза в сторону было невероятно неудобно, да и выглядело, наверное, со стороны по-дурацки. Принц был доволен, нет, не обстоятельствами, заставившими его покинуть камеру, собственной правотой. Это, знаете ли, неплохо поднимает настроение.
Уже покинут темницы, Октавий еще раз окинул взглядом Рейнеке. И опять отвел взгляд.
- Мэтр, вам невероятно идут эти рюши, они выгодно подчеркивают ваши достоинства. Например, интеллект... Итак, все мое внимание  в вашем распоряжении, раз уж вы отвлекли меня от девушки.

Визит Рейнеке мучительно напоминала еще один урок у строго ментора. Если Император и его верный Лис за минувшие годы состряпали не одно дело, пережили и горе, и радости вместе с их Империей, то Октавий все еще воспринимал ария не как своего подданного, не как равного, а как наставника, человека, имеющего право пенять, карать и поучать принца. На стороне Асвальда был опыт, а Октавия мучили сомнения и неуверенность.
- Де Летт? Очаровательно, - вздохнул мужчина. Признаваться в своем проколе было выше сил, слишком сильно било по гордости. Не узнать дочь одного из мятежных герцогов, опасного, как клубок гадюк. - Когда я зашей к ней, она сидела грязная и оборванная, как побирушка, а кормили ее, видать, не лучше местных крыс. Но, думается, ей действительно пора сменить обстановку.
Коридор был переполнен грохотом тяжелых подошв о каменный пол. На фоне гвардейцев, на фоне принца, Рейнеке в своих рюшах смотрелся неуместно, чуждо, точно насмешка над делопроизводством. А может быть Октавий просто слишком много уделяет внимания несущественным деталям и внешней стороне вопроса? Ведь суть-то всегда внутри, до нее нужно докопаться. В суть-то была в том, что Лис хорош в любом виде. Дай Бог когда-нибудь Октавию обзавестись хотя бы третью его хитрости и смекалки...
- Многие знания - многие печали, - усмехнулся принц. - Судя по всему, у тебя ночь была интереснее моей.
Долгое время он был только еще одним средством, оружием Императора, долгое время он набирался опыта и стремился доказать, что достоит что-либо решать. Что ж, кажется, доказал. Теперь отец одному Господу известно где, а Рейнеке докладывает ему, наследнику трона. И доволен ли Октавий? А черт его знает!
- В этом наши интересы совпадают. Нет, ее не пытали... Милый ребенок, зачем было вырезать родню, у которой она пряталась? Это сделало ее в разы несговорчивей.
Все-таки Октавий не был сторонником излишней жестокости. А поведение Офелии лишний раз доказывало, что пользы от этого - кот наплакал.

Отредактировано Октавий ван Фриз (2013-06-02 13:54:19)

Слушайте Рейнеке, Рейнеке плохого не посоветует. По разному относились к старому арию, Октавий разное слышал на его счет, но никогда не присоединял своего голоса ни к одному из мнений. Принимал к сведению, иногда запоминал, но никогда не поощрял. Для него самого Асвальд был не только мудрым советником, учителем, но и связью с поколениями предков, правившими Ревалоном задолго до рождения первенца Клемента. Знаниями, прошедшими через века. Если честно, Октавий с трудом видел в Главе имперской разведке человека, но не смотрел на него и как на инструмент. Он был словно один из атрибутов императорской власти, переходящий от отца к сыну, не меч - уж скорее та самая пресловутая башня, символ нерушимости и могущества их государства, что украшает щиты и доспехи.
- Я все сделаю. Офелия де Летт не должна запомнить пребывание в столице таким, это может плохо закончиться, - ван Фриз понимал, что сейчас озвучивает прописные истинны, но это была старая привычка, но то была старая привычка, думать вслух при арии, чтобы потом услышать "Вы верно рассуждаете, Ваше Высочество". Рано или поздно пройдет. - Вот только закон преступил ее отец, который пока что жив. А родственники, достаточно дальние, нужно заметить, следовали законам родства и гостеприимства. Они умерли лишь за то, что когда-то породнились де Леттами. Мне кажется, это жестоко. Их дети могли вырасти верными подданными, солдатами.
Мальчик действительно вырос. Но таким ли, как нужно Империи? В седой древности было принято устраивать испытания мужественности, доказывающие, что юноша стал мужчиной. Теперь вместо этого посвящали в рыцари после долгих лет обучения и тренировок. Вот только Октавий, как сын Императора, был зачислен в ряд рыцарей автоматически, никому ничего не доказывая. Он храбро и, что важнее, успешно бился на турнирах, побеждал практически любого мечника в столице, не сдавался и не просил передышки. Но это ли мужество? Или будущего правителя правильнее посвящать все-таки в экзекуторы и палачи? Хотя рассуждение Рейнеке было все-таки не совсем верно: рыцарь был палачом и экзекутором в одном флаконе, а еще героем и ратоборцем. Универсальное создание, как ни крути, если бы не обременительный моральный кодекс.
- Я выслушаю новости в кабинете, - принцу было чертовски интересно, какие это новости заставили Рейнеке искать так срочно встречи с ним. Но все-таки лучше выслушивать последние известия в спокойной обстановке. Да и все меньше ушей услышит. - А пока мы туда будем идти, расскажи, что связывает Вальдорфов и Шавеля? И де Леттов. Признаться откровенно, подзабыл.
Принц виновато улыбнулся, извиняясь за свою забывчивость.
Все-таки не давали покоя принцу эти две фамилии. Не просто так Офелия все время их твердила в камере, не просто так.

Жалость, сочувствие... вспоминая людей в камерах, Октавий не испытывал ни того, ни другого, только гадливость, недостойную принца. Преступники, предатели, изменники, посмевшие посягнуть на вечное и нерушимое - Империю. Свершившие худшее из возможных  зол. Октавию было жаль, что эти люди, способные послужить их стране, сделали неверный выбор, но он не сожалел о том, как закончатся их дни. Они знали, каким будет наказание в случае провала, но все равно решились. С Офелией все было иначе - семью не выбирают. Ван Фриз мог, как выразился Рейнеке, разделить ее скорбь, потому что понимал. Но не сочувствовал: дети в ответе за дела своих отцов.
Будущий Император кивал в такт словам ария, не перебивая, не задавая лишних вопросов. Принимал к сведению, запоминал. Всегда виновата кровь. Что бы ни произошло, на разгадке остаются багровые разводы. Кого-то она доводит до исступления, других стращает пуще врага, а третьим не дает сомкнуть глаз, толкает на безумные авантюры. Потому что кровь предать нельзя, о ней нельзя забыть - все равно напомнит рано или поздно. Летосские, Вальдорфы, Шарели, - стали заложниками и жертвами знатной крови. Что ж, не они первые...
Двери в кабинет Императора. Октавий привычно замер перед ними, не сразу сообразив, что сейчас только он решает, кто переступит через этот порог. Вопрос мэтра удивил и, честно признаться, смутил. Практически обидел. Но принцу не положено обижаться на подданных, даже на таких близких, как Асвальд Рейнеке.
- Если ты считаешь нужным, - с чуть преувеличенным равнодушием пожал плечами, отступая в сторону. Уж слишком по-мальчишески звучало "Я первый войду". Не здесь и не сейчас нужно демонстрировать норов и отвагу.
Дверь за ними закрылась, отрезая от любопытных взглядов гвардейцев.
- Итак, кто же стоит за покушением? - Октавий сложил руки за спиной, чтобы даже нетерпеливым жестом не выдать своего волнения. Сейчас он чувствовал себя легавой, которой вот-вот укажут след. Или егерем, приготовившимся спустить свору с повода.