«Еще не время, Сольвейг», - мысленно ответил Рейнеке.
Время – ждать. Большинство конфликтов – сколь бы противоречивой не казалась гипотеза – отнюдь не провоцируются, большинство конфликтов самозарождаются, как плесень на хлебе, кишечные газы или демократия в отдельно взятом поселке, для жителей которого централизация власти – всего-навсего необходимость складировать репу в самый большой амбар. Онтогенез конфликта предполагает несколько стадий развития: первая – эмбриональная – характеризуется повышенным потоотделением, странным сосанием под ложечкой и безотчетной тягой на кого-нибудь стошнить; вторая – младенчество, стадия принятия – ваш конфликт родился, маленький и слабый, назойливы и громкий, его приоритетная функция – выжить; выжить, зациклив на себе весь мир. Конфликт с харматанцами только-только вступил в фазу младенчества. Пытаться урегулировать его сейчас – все равно что предложить бег наперегонки ребенку, толком не начавшему ползать: крика много, смысла – ноль. И за разбитые коленки тоже кому-то придется платить. Рейнеке ждал. Принц, харматанец, мислударь Кригер – люди примерного одного возраста, - молодые, горячие, амбициозные: когда сила противостоит силе, побеждает не тот, у кого лучше других развита мускулатура, побеждает не тот, в чьих руках самая здоровенная дубина – побеждает самый терпеливый: в конце концов, чем больше дубина – тем сложнее ее держать на весу. Задача принца Октавия – выиграть бой, не просто не пропустив ни одного удара; задача принца Октавия – выиграть бой, не позволив ни один удар нанести. Первым с дареной смекалкой пришел на выручку милсударь Кригер – по собственному разумению Кригера, личность многоталантная, а, может, неоценимая – Рейнеке ждал. Принцу затея, похоже, нравилась. Нет, пить с врагом –  не проявление слабости. Пить с врагом – это естественно. Пусть пьют. Глубоко внутри Рейнеке надеялся, примеру принца последуют окружающие – надерутся в хлам и единственной причиной утренних угрызений совести станет далеко не пренебрежение репутацией родины; единственной причиной утренних угрызений совести станет чья-то чужая оттраханная в пьяном угаре жена. Как показывает практика, рефлексия на почве членоболтания лишает аппетита куда чаще падения котировок на ревалонский овес или политической импотенции префекта фон Брехена. Люди готовы простить все тому, кто успеет первым произнести тост. In vino veritas. И путь к сердцу толпы всегда лежит через желудок.
Рейнеке ждал. Слишком долго молчал харматанец. Как плесень на хлебе, как демократия в отдаленной провинции, на верхней губе харматанца самозародилась капелька пота.
- Отравить меня вздумали? – хмыкнул он, вырвал бокал из рук принца и осушил залпом. – За Харматан! Да осветит Харма путь детей своих!
Сердце Рейнеке пропустило удар. Или два. Курва мать! Раскурвейшая курва! Именно этого он и добивался – сучий потрох! – именно этого он и добивался – подохнуть на глазах толпы от руки принца Октавия. Почему нет? Самоубийство при свидетелях всегда убийство. Старый добрый метод. Харматанцы традиции чтят.
Вот теперь – пора. Пустое сознание борзой суки фон Эккельсона Рейнеке отыскал без труда. Импульс и бедная тварь с душераздирающим лаем бросилась на харматанца, едва не задев принца Октавия, повалила на землю – глаза дипломата туманились, бледнели губы.
- Господа, будьте так любезны, разойдитесь! – мягко, но властно произнес Рейнеке. – Барон, прошу вас, уведите детей. Сдается мне, ваша собачка не в духе. Неужто течка? Ох, простите меня!
Борзая сука фон Эккельсона, упираясь лапами в грудь посла, не позволяла тому подняться. Забавно, при всем желании подняться он бы не смог – яд действовал медленно; медленно и неотвратимо. Обыкновенный яд – обыкновенный капсюль в обыкновенном зубе. Крайне популярная во всех разведках штука. Неотъемлемая часть амуниции. Оставшиеся харматанцы медленно пятились к выходу.
- Ах да, барон, и вновь прошу вас – проводите наших иноземных гостей в ваш кабинет. Разберемся с собачкой и принесем им искренние извинения.
«Ве-е-е!», - выдул карлик. Какая-то женщина вскрикнула.
Рейнеке напрягся.
- Вы наступили мне на подол! – взвизгнула барышня. Кто именно наступил, категорически не интересовало Лиса Императора. Бедная сука фон Эккельсона – ее конечно застрелят. Бедная сука фон Эккельсона – единственная не бешеная из всех здешних собак.

Блюдо не прилетело, посол не переставая орать запрокинул кубок Октавия. Все было хорошо. Собаки бросались на харматанцев, харматанцы падали в ноги гостям, гости глядели не закрывая рта. Все было хорошо. Принц отдавал приказы. Все было хорошо.
Нихрена!
Кивнув, Отто шагнул вперед, когда Октавий развернулся и шагнул назад. Еще один шаг, замах – нервно тявкающая сука получила мыском сапога под живот и отлетела в сторону, попав под ноги резко подавшихся назад гостей. Так им и надо, будь у рыцаря поблизости еще несколько бешенных собак, он отправил бы в полет и их – иначе разогнать дорвавшуся до скандала знать не представлялось возможным.
Оратор не поднимался. Пришлось опуститься до его уровня.
Да чтобы его гуль отымел. Изнасилованная солнцем кожа посла быстро бледнела – не так вино влияет на людей, уж кому как не Отто об этом знать. Прежнее поведение посла подходило под нужные характеристики, настоящее – не очень.
На этом и сыграем. Всем лучше: Октавию меньше проблем, послу - повод одуматься. Всяко лучше выглядеть пьяным дураком, чем трезвым смутьяном, да и слухи отрезвляют.
Уж кому, как не Отто об этом знать.
- Ба, да он же пьян! – с радостным удивлением заключил рыцарь, склоняясь над послом так, чтобы его не видели косящиеся в их сторону гости, - помогите мне кто-нибудь увести его отсюда. Лекарь есть?
Черта с два святоши получат от него сегодня хоть какие-то деньги.

Отредактировано Отто Кригер (2013-07-17 03:38:43)