Замок Императора, затем Гадара, поместье де Авели

Существует множество способов убить в себе одиночество, убить в себе трезвость - не худший из них. Чертыхаясь, Асвальд Рейнеке допил темное аквилейское. Есть знания, которые выгоднее держать запретными: война - это прибыльно, война - это дорого, война - это весело, героев назначают заранее; и самое среди всех опасное - в 99 случаях из 99 случаев в войне побеждает та из сторон, которая оперативнее истощит резервы красноречия стороны, так сказать, противоборствующей. В конечном итоге, не так важна победа в баталии, как победа информационная. А тут не обойтись без голубя. В идеале - нескольких. К слову сказать, информационный голод не имеет ничего общего с информационным поводом и уж точно предельно далек от жажды информации. Информационный голод (с чем выразит согласие каждый, кому посчастливилось хотя бы разок побывать в осажденной крепости) - чувство, возникающее в тех самых ситуациях, когда, не взирая на бьющие по всем фронтам потоки информации, единственное, на чем ты можешь сосредоточить внимание - «Господи! До чего жрать хочется!». А голубь? А голубь - не столько символ воцарившейся в мире гармонии, сколько неоценимый источник таких полезных для людского организма белка и кальция. Последнее дело - недооценивать мощь тайной и явной переписи: в конце концов, каким бы никчемными не оказались сведения, их переносчикам уж точно не откажешь в пищевой ценности. Война - штука хитрая, чертовски сложная - военная дипломатия. И то, и другое по большей части состоит из непреодолимо скучной волокиты с самыми разными «санкциями»; рук, по локоть измазанных чем-то плохо смываемым, и перманентно онемевших нижних конечностей. Лидирующие позиции на рынке оружия массового поражения испокон веков занимала чернильница. Монументальных размеров кипа бумаг, в хаотичном порядке рассосредоточенная по периметру столешницы, навевала тоску - Рейнеке морщился, пил и морщился. Подписать, скрепить печатью Его Величества, порвать, выругаться. Бумажная работа полезна по-своему: какой бы вердикт не вынес мэтр Рейнеке, производство так и так получалось безотходное - ни один очаг в замке Его Величества до сих пор не научился растапливаться самостоятельно. Последние распоряжение отданы, темное аквилейское закончилось - пора готовиться к путешествию.
Тяжело выдохнув, Рейнеке поднялся из-за стола. Походка на диво ровная. То ли винцо слабовато, то ли мысли чересчур крепкие. Нет, войны еще не было, но война уже чувствовалась. Витала, клубилась в воздухе. Клемент III, Его Императорское Величество, трое суток тому отбыл с дипломатической миссией к кузену фон Эренду. Отбыл не в одиночестве - в сопровождении неожиданно полезного тиверского герцога. И персональной гвардии. А Рейнеке часа через полтора предстояло увидеться с Императрицей Летицей. Роль гонца, которого сперва вешают, потом спрашивают, пусть и была привычной, все равно давила - «эким ты стал чувствительным, мэтр Рейнеке».
Телепортировала малочисленная делегация со внутреннего двора замка Императора.
К парадному входу поместья де Авели. В глубине души Рейнеке ненавидел Аквилею.
Перед тем, как ступить в портал, зачем-то подмигнул Эбельту.

Мысли Императрицы прервала служанка.
- Ваше Величество! К Вам прибыли!

Отвоевать княжеский кабинет у княгини Аурелии не получилось. Императрицу Рейнеке решил дождаться в гостевой зале - пышной, пестрой до эпилепсии.
- Аквилея, - протянул Лис Императора, - Всегда была рассадником мерзости. Похоже, навсегда и останется. Драгоценная, замечательная моя ненавистная родина.
Свита главы разведки действительно была малочисленна: Эбельт, три боевых ария. Говорят, Вестников Конца Света в сумме всего четверо. Рейнеке усмехнулся - ему нравилось нарушать правила.
Здесь тоже пахло войной. Война - единственное в этом мире явление, чей запах невозможно передать с письмами.

     Малая Башня ==> Замок Императора ==> Гадара, поместье де Авели

     - …если прямо из портала вывалишься без сознания – сам будешь виноват. И, опять же, эта болезнь в Гадаре…
     - ...
     - И не трогай повязки.
     - Угу.
     Эбельт сосредоточенно застёгивал многочисленные ремни на куртке. Медик, он же мэтр Даглар, несколько его раздражал, притом очень взаимно. Медик знал, но, очевидно, не понимал, почему он должен нянчиться с этим непонятным человеком, непонятного человека донимало занудство «няньки» и его перфекционизм.
     - Кстати, насчёт повязок, кто их там будет менять?
     - Кто-нибудь. Да хоть сам.
     - Сам, ну конечно… А теперь повтори все мои рекомендации.
     - Лежать чурбаном и плевать в потолок.
     Даглар был самым классическим медиком: тощий, вредный, всё подряд запрещающий и то ли совсем без чувства юмора, то ли с каким-то своеобразным, которое только другой медик и поймёт. «Бывало хуже»,- частое повторение этой мысли не то чтобы помогало, но стало привычкой. Странно было положение пациента. Повязки, швы, кости, осмотры, указания… Всё это упорно пыталось заполнить его настоящее, а заодно ближайшее будущее - хотелось верить, что только ближайшее. Эбельт не жаловался на медика, но уже успел устать от его компании. К счастью, он знал одно заклинание. До того оно было применено только раз, когда Эбельт объяснял, почему теперь он будет валяться не в лазарете, а в своей комнате. А Даглара больше всего не устраивало то, что пациент собирался от одной койки до другой ковылять своими ногами, а не ехать на носилках. Тогда у Эбельта просто не было сил описывать свою позицию насчёт того, что быстрее выздоравливает не тот, кто лежит в лазарете и повторяет «Я выздоровею! Я выздоровею!» по десять раз утром и вечером, а тот, кто о болезнях вообще не думает, а бродит или хотя бы сидит в привычной обстановке, занимаясь привычными делами, будто ничего с ним и не случалось. А высказывать надежду, что эта самая обстановка поможет прогнать кошмары, не было и желания. Так или иначе, в тот раз заклинание сработало, и теперь он поспешил произнести его, не дав собеседнику продолжить поток занудства.
     - Мэтр разрешил.
     Волшебное слово подействовало моментально. Медик и сам имел право отзываться на такое обращение, но тот мэтр, которого упомянул Эбельт, был явно крупнее, а сомнений в том, кого он имел в виду, не возникло.
     - И даже не думай стрелять,- сказал Даглар уже на пороге.- А то придётся начинать всё сначала.
     Угроза была меткая, но Эбельт, уходя, всё-таки захватил с собой лук. Просто «почему-то». Теперь он, возможно, даже сошёл бы за протеже главы разведки: никаких тебе закатанных рукавов и распущенных шнуровок, всё тщательно и до горла. Сегодня - на казённой куртке, а зная, что она казённая, неудивительно, что чёрная, а потому будто делает ещё бледнее и без того не самый здоровый цвет кожи, хотя, наверное, уже не как у утопленника. Сам Эбельт предпочитал смотреть в зеркало пореже, его лицу хватало и чужого внимания. Да и ничего особенного он бы там не увидел: такие рожи не редкость, удивиться можно было бы разве что тому, что при таком явном стремлении превратить физиономию в нечто бесформенное нос оставили целым или, по крайней мере, не сломанным. Прежняя плавность движений тоже осталась где-то там, сменившись рваной лихорадочностью, и возвращалась медленно. Только лук оставался привычной, надёжной деталью. Впрочем, Эбельт интересовался своим новым обликом ровно настолько, чтобы убедиться в возможностях такого стиля одежды маскировать максимально много. Ему всегда было, что скрывать, просто теперь это касалось не только внутреннего. А вот скрыть то, что ему есть, что скрывать, очевидно, уже не получится. В таком виде казаться простаком с душой нараспашку сложнее. Ну да ладно, пока и не требуется.

     Из портала он всё-таки не вывалился, а вполне себе вылез, притом даже на своих двоих, а не четырёх. Поместье, где обитали сейчас Императрица и её сестра. Родина Рейнеке. В настроении главы разведки, как всегда, присутствовали таинственные оттенки, не дающие наверняка определить, плохое оно или хорошее: то подмигивает, то ненавидит замечательную родину. Эбельт, не мудрствуя, счёл его нормальным: серединка на половинку, не самое радужное, но и не самое паршивое.
     - Родина как родина,- осторожно отозвался он, заметив, что никто из трёх ариев не торопится вступать в беседу.- Солью пахнет. И болезнями. А так вроде не хуже других.
     Зал давил своей огромностью, роскошностью и яркостью. Казалось, что разговаривать здесь подобные ему если и имеют право, то исключительно шёпотом, может, поэтому Эбельту и захотелось что-нибудь сказать, несмотря на то, что желание говорить у него в последнее время возникало нечасто. Хотя, возможно, Рейнеке ответа и не требовалось, просто рассуждал о своём. А соль, кстати, хороший запах. Как и любой другой, который не из тех кошмаров.

Гадара. Окрестности Гадары.

Городской рынок Гадары, славившийся на оба государства как крупный центр торговли, сейчас опустел: иностранные купцы покинули зараженный город как, впрочем, и ревалонские торговцы, приезжавшие сюда со всех уголков Империи. Остались только местные пекари, мясники, рыбаки да кожевники с кузнецами.  Горожане опасались быть застигнутыми эпидемией и, выбираясь на улицы, не задерживались ни у лавок торговцев, ни даже за беседой с соседями. Черные фигуры лекарей, в плотных плащах, высоких сапогах и масках, скрывающих лицо, будто предвестники смерти бродили по городу. Их устрашающий вид немало способствовал послушанию детей, не все из которых понимали, почему им нельзя гулять по улицам. Пониманию также благоприятствовали рассказы матерей, в которых эти черные люди могли забирать непослушных малышей в ад.
Ответственные лица Гадары, наверняка удалившиеся от вверенного им города на почтительное расстояние и управлявшие издалека, старались вывозить тела умерших из центра города на кладбище. Ну а окраины, видимо, справлялись своими силами, без помощи муниципалитета. По мере того, как Джамаль отдалялся от центра города, и широкие мощеные улицы сменялись кривыми улочками с песчаной дорогой,  воздух становился тяжелее, а на пути все чаще попадались трупы. Минул полдень, когда арий, наконец, выехал из городских ворот. Он с трудом представлял себе конечный пункт своего путешествия и желал лишь, чтобы этим пунктом не оказался тот свет, на который лекаря могла отправить как заразная болезнь, так и стрела харматанского шпиона. Их, шпионов западной Империи, здесь хватало, и Джамаль не понаслышке об этом знал.
Арий пришпорил коня и перешел на рысь.
«Быстрее покинуть Аквилею. А там – на восток, в Итиль. Потом  - на север, к Архоне... Обрести новое имя, новую жизнь. И новых врагов».
Арий усмехнулся.
«Их нет, пожалуй, только у мертвеца».

Мастерский пост
Гадара. Госпиталь.

Вацлав был сама любезность, будь Серая на месте этого Белки, она бы усовестилась и напоролась на свой меч, предварительно передав под командование капитану своих людей. Но меч архонт сменила на саблю, а людей у нее не было. Тем лучше. «Полковник» так решительно настроен не был, но и от обещаний своих вроде как отказываться не был намерен. Кейлин шла рядом с Вацлавом, временами прижимаясь к нему, чтобы пропустить кого-то с носилками. Капитан молча терпел. Тем лучше, судя по его виду, бабы у него давно не было – только Родина, а Родина – не самая ласковая любовница. 
- Трактир тут есть. «Сухопутная крыса» называется, знаешь такой? Вот там мои парни штаны просиживают. После меня главный у них будет Кривой Роберт, вот его спроси. Компания у них подобралась, надо сказать, отличная. Нужно было только Вацлаву кличку придумать, но большинство тех, что мелькали в голове Серой, были исключительно нецензурными и одно из слов в прозвище обязательно было «неудачник». Впрочем, она сама пока была немногим лучше, поэтому уныло слушала, как Белка пытается ухлестнуть за светловолосой медичкой.
- Нет у меня никого, милая, но поставишь меня на ноги – как есть женюсь! Вот на тебе прямо! Пойдешь за старого солдата? Белка хотел сказать еще что-то, но закашлялся, откидываясь на носилках. Болел он уже три дня, но в госпиталь не хотел обращаться до последнего, что дело вояки – помирать в битве…или во время секса с красоткой, пусть и оплаченной. Подохнуть от заразы он не хотел, и теперь страдал душевно. Правда, старался скрывать… как и Серая свой интерес к вопросу Леца.
То, чего не замечали арии и главные медики, конечно, вряд ли открылось симпатично (видно даже невзирая на повязку) сестричке, но кто знает, вдруг она более глазастая, чем кажется.

Гадара. Окрестности.

Днем городские ворота были открыты только потому, что в предместьях Гадары росли травы, необходимые для лекарств, которые готовили врачи и аптекари. После шести часов пополудни ворота запирались, но на этом охранительные меры не заканчивались. Город был закрыт на карантин. О чем красноречиво сообщал расквартированный на окраине специально сформированный полк. Конные и пешие заставы стояли на подступах к Гадаре, а усиленные патрули контролировали территорию настолько, что ни один путник не оставался незамеченным. Поначалу их было много – покинуть чумной город желали многие. Кто-то поворачивал мирно, кто-то пытался что-то доказать, подкупить солдат или оказать сопротивление. Когда десяток мужчин, решившихся прорвать заставу, убили на месте, желающих сильно поубавилось. Но это не значит, что их не было совсем. Один из них как раз появился на дороге. Лошадь шла бодрой рысью, всадник походил на лекаря, только вот повязки на рукаве, которая относила бы его к служащим госпиталя не было. Двое конных отправились к нему навстречу.
- Граница закрыта, уважаемый, вам придется вернуться, - заявил один из солдат, на ходу поправляя повязку. На границе заболевших было не так много, среди состава полка потери были минимальными... по крайней мере пока. И всем очень хотелось, чтобы так и оставалось, стало быть, любой пришелец из города воспринимался едва ли не как враг. «Лекарь» не стал исключением.

Гадара, городской совет

В высоком и просторном зале было невозможно дышать – от человеческого дыхания, от удушливого запаха благовоний, призванных отбить все остальные запахи, что стали прлипчивыми, настырными спутниками нынешнего лета здесь, в Аквилее, и от этой невероятной смеси Аурелии едва не становилось дурно всякий раз, когда она вдыхала слишком глубоко. Хотелось открыть окно и подставить лицо ветру, невзирая на то, что ветер черен и несет заразу, забыв о том, что окна в домах в городе не велено открывать, и дверные проемы каждый день окуривают можжевеловыми ветками и ягодами под молитвы Создателю, и этим смоляным ароматом уже пропитались подушечки пальцев – каждый вечер она сама, своими руками, делала работу слг у постели Летиции. Аурелия открыла глаза, которые мгновением ранее позволила себе чуть прикрыть – голос лорда Банна все равно ей было хорошо слышно со своего места, а смотреть на потные и красные лица ее вельмож не было уже никаких душевных сил. Ей хотелось к морю, но море пахнет гнилью и смертью, как и вся ее стана в эти дни. Будь оно проклято, это лето.
- Вы хотите сказать, лорд Банн, что ничего нового у Вас для меня нет, - Аурелия чуть приподняла подбородок, чтобы даже сейчас, когда она сидела, казалось, будто она смотрит на своего камерира чуть свысока. – Все это Вы мне докладывали в прошлый раз. Я спросила, как скажется эпидемия на казне Аквилеи, извольте отвечать ясно, я не намерена строить догадки.
Лорд Банн заметно стушевался, и это выдало его с головой. Можно было догадаться, в какие убытки им всем выйдет эта болезнь, что отпугивает от их пристаней корабли, что заставляет торговцев поворачивать обозы и караваны из Харматана еще на полпути в Гадару и Каносс. Все это она предвидела и понимала, столько лет среди правящей элиты Аквилеи не прошли даром, как и уроки отца и Горана, которые научили ее знать все наперед еще до того, как чиновные вельможи ей доложатся. Аурелия коротко вздохнула, снова подавив приступ дурноты и головокружения, и подняла глаза на лорда Банна, который медленно прекладывал свои бумаги.
- Я всего лишь желаю знать примерную сумму, если не готовы озвучить ее сейчас, позже.
- Я лишь могу сказать, Ваша Светлость, что эпидемия ударила не только по торговле, но и по крестьянским хозяйствам, - камерир тяжело посмотрел на нее, прямо – что теперь, скрывать им воистину уже нечего друг от друга. – Ну и… в народе ходят слухи, что это кара Господяя на головы смертных, в связи с этим растет недовольство, что арии не болеют заразой…
Она заметила, какой красноречивый взгляд он бросил в сторону мэтра Анхеля, безмолвной тенью замершего у стены и никак не отреагировавшего на эти слова. Что могут сделать арии? Мараника и Мириэль и так делают, что могут, подняв всех целителей, каких только можно найти в Аквилее, даже эльфов, что раньше сторонились человеческих поселений, заставили лечить – эльфы тоже не остались в стороне от болезни.
- Да и вообще много слухов ходит… - это негромкое замечание прозвучало тотчас, как она собиралась что-то возразить, кажется, сказать, что не может заставить ариев болеть в угоду крестьянской суеверности, но слова застряли в горле – Аурелия прекрасно знала, о каких именно слухах речь. И промолчала лишь потому, что слова эти произнес градоправитель Гадары.
- Если Вы о моей заочной помолвке с герцогом де Леттом, лорд ле Гаэдаэ, - тяжело проговорила Аурелия, именно выговорила, глядя прямо в светлые, лучистые глаза эльфа, в которых не отражалось ни одной знакомой ей эмоции, - то не стоит поддерживать эти слухи. Пока.
- Что значит «пока», Ваша Светлость? – это была уже наглость, но Аурелия только сжала губы, прощая ее сходу. Пусть по возвращении домой она и рассказала все сама, не пустив дело на самотек, сердце признавало его право на злость, которую невозможно было разглядеть на спокойном, умиротворенном лице барона, но которую легко можно было услышать. Меньше всего ей хотелось выяснять отношения на глазах совета.
- Это значит, что пока что Вам следует придержать языки Ваших «слухачей», барон, до тех пор, пока не кончится эпидемия, народу лучше не знать точно, что их княгиня в скором времени уступит трон Аквилеи.
- Можем ли мы поинтересоваться в таком случае, Ваша Светлость… о судьбе самой Аквилеи? – осторожно поинтересовался лорд Вальфор, даже чуть подался вперед, и все остальные – за ним. На мгнорвение Аурелия засомневалась, стоит ли отвечать правду, всю, как она есть: о решении Императора, о нерожденном ребенке Летиции, что займет ее место в этом кресле через каких-то двадцать лет, когда ее самой, может статься, уже не будет на свете, а ее собственный ребенок, которого вообще может еще не быть, будет править Тиверией. Но сомнение длилось недолго, такими жадными до знания были их взгляды, взгляды людей, стоящих перед пропастью неизвестности и ожидающих спасительного каната, что проведет на другой берег.
- Его Величеству угодно даровать трон Аквилеи своему младшему ребенку, какого бы пола он ни был, - ровно произнесла Аурелия, складывая руки на коленях. – Какую фамилию он будет носить – мне не известно, но если народ Аквилеи пожелает, думаю, будущий князь или княгиня в порядке исключения могут быть де Авели.
По их лицам она попыталась прочитать их мысли, но, кажется, их это совсем не удивило. Мудр Клемент, Третий этого имени, мудр. Предвидел этих шакалов, что перегрызлись бы за это резное кресло и венец с сапфирами, синими, как море, после того, как тиверийская земля прибрала бы прах последней из де Авели. Она улыбнулась уголком губ. Спустя три месяца ей уже не виделось это все в таких мрачных красках, и Аурелия не знала, считать ли это добрым знаком.
- Я в ближайшее время намерена встретиться с герцогом де Леттом, чтобы просить Тиверию о помощи Аквилее в случае, если ситуация станет совсем… критической, - она быстро посмотрела в сторону лорда Банна, и тот кивнул понимающе. – А теперь, когда мы обсудили мою свадьбу и будущее, лорд Вальфор, будьте добры, поговорим о лечебницах.

Аквилея. Гадара. Поместье Авели. Гостевая зала

— Этим волшебным местам я обязан своим появлением на свет, Эбельт, - скривился Рейнеке. - Согласись, достаточный повод усомниться в благотворных свойствах здешней почвы, да и климата, пожалуй, тоже. Аквилея! Чудеснейшая Аквилея! Язвы - и те воняют чудесно по-аквилейски. Моя родина умеет гнить красиво.
Рейнеке умолк. В дверях появилась она - величайшая ценность в мире. Ценность, которая понятия не имела, какое это удовольствие - сосать палец; какое это счастье - с криками гадить под себя. Величайшая ценность не могла видеть Рейнеке и не видела. Приятная мелочь, категорически недоступная Императрице. Ее Величеству. Беременность украшает женщину. Летиция выглядела недовольной. Само собой: там, где лиса - жди охотников.
— Ваше Величество, - низко поклонился Рейнеке. - Согласно этикету я должен выразить обеспокоенность Вашим самочувствием. В силу профессии обязан знать о Вашем самочувствии все. И я знаю. Не хочу утомлять Вас. Быть может, присядете? Сделайте одолжение, очень Вас прошу. Охрану можете отпустить. В ней нет нужды. Я - это я. К сожалению, но - вероятно - к счастью, - не подделка. Я отвык от здешнего климата, у меня ломит кости, чертовски болит спина. Придется свыкнуться, потому что отныне Вашу охрану возглавляю я. Велите нашим общим друзьям прогуляться.
Шпионов в окружении Императрицы не было, в окружении Императрицы были люди. Люди - это уши, люди - это рты. И несколько десятков шей, которые не хотелось бы сворачивать раньше срока.
Величайшая ценность в Империи. Младший сын Клемента III.
— Эдвард, передай бумаги лейтенанту гвардии. Да-да, те самые, что я вручил тебе утром. Не торопись.
Один из ариев молча кивнул.
Рейнеке ждал.
— Ваше Величество, очень прошу - присядьте...

Поместье Авели. Гостевая зала

— Да, моему приезду Вы не рады, - усмехнулся Рейнеке. Констатировать факты - нет ничего проще. - Одно утешает: я никогда не стремился к всеобщему обожанию. Людей, значит, не отпустите? Тогда не обессудьте, если их вдруг прихватит слепота. И глухота. И немота. Как побочный эффект - недержание. Возможно - пожизненно. Слепота, глухота, немота.
Откровенно говоря, связь между Вашим нынешним самочувствием и целью моего визита  самая что ни есть косвенная. Посредственная, выходит, связь. С самочувствием Вашего будущего ребенка, моя госпожа, - прямая. Увы! - развел руками Рейнеке. - Я не имею способности вычленить столь ранний плод из утробы матери, поэтому под мою опеку, под мой патронаж, попадаете вы оба. Ах, да. Чуть не забыл.
От жары лицо Рейнеке приняло бледно розоватый оттенок. По вискам - у самой кромки коротко остриженных волос - стекал пот. Традиции мэтр не изменил - черный камзол был тяжелым, легкая белая рубашка липла к телу. Грамоту отыскал быстро - сухая и горячая, она пахла раскаленным песком.
— Буду с Вами откровенен, это один из немногих документов сегодня, авторство Клемента которого не вызывает сомнения. Почетная обязанность возглавить Вашу охрану - его идея. Насколько блестящая, сказать не могу.
Ваши люди готовы к слепоте и глухоте? Тогда продолжаю: есть все основания полагать - покушения на Вашу жизнь продолжатся. Рождение ребенка, сына Императора, наследника аквилейского престола, невыгодно чудовищно многим: невыгодно тиверскому герцогу де Летту, чьи аппетиты едва ли удовлетворит рука и - простите - лоно Вашей сестры; не выгодно Ингвару фон Эренду, - этому достаточно подсуетиться, купить сыну в жены милую девочку знатных аквилейских кровей - готово, Аквилея его. Не выгодно Вашей собственной дочери. Не выгодно Вашей собственной сестре - плод обоюдно выгодной любви Тиверии и Аквилеи - сильнейшее из существующих княжеств. Обидно делить такое пополам. Правда? Правда. А я служу Империи. Вы - это Империя. И я служу Вам.
Да, Вы правы, я нужен Аверне. Но я - один из немногих, кто способен на такие вот презабавные трюки...
Воздух вокруг Рейнеке сгустился; жесткий, густой, он отливал темно фиолетовым. Мгновение. И Лис Императора возник в полушаге от Императрицы.
— Грамота, - произнес Рейнеке, протягивая бумагу Императрице. - От Вашего мужа. Подпись, печать.
Я вездесущ, Ваше Величество. Кроме того, с Вами остается Эбельт - вот этот хмурый мальчик, с которым Вы, конечно, знакомы. Милейший человек. Голодный немного. Я, признаться, тоже. Добавлю к слову: не имею ничего против столовой для слуг.

Аквилея. Гадара. Поместье Авели. Гостевая зала

Императрица смотрела на Рейнеке, едва скрывая свои эмоции. Ее привычная, растянутая точно под ее черты, комфортная и легкая маска улыбки стала ей мешать. Слишком была тонка, чтобы пытаться прятаться за ней от ария. В сущности, и рассчитана она была лишь на дворцовых обитателей. Жалкая тряпица, и Летиция с раздражением ее сбросила, впервые за долгие годы. Беда только, что она настолько привыкла быть защищенной, быть в безопасности, что к самостоятельной конфронтации не была готова. Арий меж тем вел себя, словно полноправный хозяин в доме ее предков, он бесцеремонно указывал, что ей делать и демонстрировал ей силу магии так беззастенчиво, что не воспринять это как угрозу было невозможно. Летиция похолодела. Что он имеет ввиду, не в его силах разделить ее дитя с матерью? Ее пальцы задрожали, плотнее обхватывая живот. До солдат ей дела не было, пускай хоть душу из них вынет. Клемент, конечно же, ему верил. Верил больше, чем себе, пожалуй. Она не стала смотреть на грамоту, знала, что и подпись и печать там настоящие, что поставил их Его Величество, находясь в здравом уме и трезвой памяти, ей на горе. Летиции захотелось оттолкнуть от себя Рейнеке, но она сдержалась.
- Отойдите, мэтр, - холодно попросила она, - Вы достаточно уже мне науказывались. За такое и на плаху пойти недолго? - серые глаза императрицы не мигая смотрели на ария. Только злоба, только ее ненависть и были защитой от страха. Почему она не была похожа на своего прапрадеда?
- Они слепы и глухи? - кивнула Летиция в сторону гвардейцев, - Я понимаю, как ревностно вы служите Империи, только сейчас вы в доме де Авели и здесь наша земля. Можете даже сказать о моих словах Его Величеству, за такое отчитаюсь сама, - женщина привстала из кресла и наклонилась вперед, - Кто бы ты ни был, приказывать мне дворовый не будет, хоть и трижды поднявшийся над своей грязью. Ты арий и ты мой слуга. Не забывайся, когда клевещешь на мою семью!
Он смел шипеть в сторону Аурелии, смел предавать доверие ее дочери. Ей хотелось верить, что это он, по своему мерзкому замыслу, не досмотрел за Маркусом, зная, что характер мальчика столкнет его в пропасть. "Радуйся данной тебе вольнице, аспид, радуйся пока можешь". Создатель. как ей хотелось его унизить! Но это бы только усугубило ее положение.
- Князья аквилейские не морят своих гостей голодом, пусть и непрошеных, - Летиция села на место, - Вы намереваетесь сторожить меня вплоть до рождения принца? - она все еще была уверена, что мальчик, точно сын. Имя темноволосого выскочило у нее из головы тут же. Отчего только Господь дает чистый облик тем, кто отвратителен душой? Этот юноша выглядел образцом честности и послушания, но она была уверена, что нутро у него такое же черное, как у Рейнеке.

Аквилея. Гадара. Поместье Авели. Гостевая зала

Белая от природы кожа, распаренная южным жаром под слоями плотной суровой ткани, тяжело дышашая каждой своей порой, порозовевшая, словно руки прачки, и располосованная давними, уродливыми в своей неприкрытой откровенности шрамами. Он был отвратителен. Жалок и отвратителен. Ему не место было в этом прекрасном, роскошном зале, на богато инкрустированном полу. Он смотрелся в нем, словно полураздавленный жук на свежем персике. Летиция не могла отвести взгляда от Рейнеке, его уродство притягивало. И все же, было в его смирении что-то, от чего ей хотелось разрыдаться.
Он знал, что она не могла его казнить. Не могла лишить его жизни ни по своему желанию, ни по праву своего положения. Даже если бы должна была. Заковать в цепи, услать на галеры, но не убить. Не могла и потому, что он был нужен им, ее детям, ван Фризам. И Рейнеке тоже это знал. Сколько раз ему грозились снести голову все те поколения правителей, что он повидал? И ни один обещания не исполнил. "У вас не осталось семьи". Откуда ему было знать? Неправда! Ложь. Гнусное вранье! И все же да, верно. Ее семья начала разрушать саму себя, с приказа о казни сына. А Летиция отказывалась верить, не хотела признать. Иначе зачем она носит этого нового ребенка? Им должно было быть даровано прощение - ей и Клементу, и Аурелии за ее бездетность, и Констанции за ее непокорность. Нет-нет, они должны выжить, выстоять вместе. Ради Октавия. И тут императрица подавилась внезапным рыданием. Октавий был ее наследником. Этот чертов старик был прав. У них ничего не осталось для себя. Ужасный кошмар Клемента начал сбываться - они родились, послужили империи, которая им ничем не отплатила, кроме возможности быть похоронеными рядом, и скоро должны были скончаться в своем роскошном уродливом замке, чтобы удобрить своими телами почву для новых поколений. Летиция закрыла ладонями лицо и почти вскрикнула:
- Встаньте! Немедленно! Вы останетесь, - зачем она носит это дитя? Чтобы отдать его на руки Рейнеке? Это было чудовищно. Императрица кусала губы, опустив локти на стол. Нельзя плакать. Ей никогда нельзя плакать. Нельзя просто взять и сдаться.
- Рейнеке, - без привычного "мэтр" это прозвучало по-северному, со скрипом, - где император сейчас? И где мой сын?
"Господи, как же хочется домой!" Вернуться бы на двадцать лет назад.

Мастерский пост

Гадара. Окрестности.

Что происходит, когда дрожит земля? Крысы разбегаются, птицы вспархивают с деревьев в поисках более надежного места. Многие места сейчас были более надежными, чем чумная Гадара. Но птиц-падальщиков отстреливали при попытке покинуть окрестности города. Как и людей. От птиц проблем было явно меньше, к тому же они не слишком торопились поменять место жительства. В отличие от двуногих и прямоходящих.
Больше всего проблем было с теми, кто думал, что он самый умный. Вот как этот чужеземный арий. О том, что приближающийся к ним человек не был из своих арии из разъезда знали заранее. Как? Потому что это входило в их обязанности. Тройка хорошо обученных магов присутствовала на этой стороне окраины специально чтобы контролировать приезды/отъезды себеподобных и богомерзких архонтов, которых зараза тоже не брала. Но это было не поводом выпускать врагов из чумного города. И вообще выпускать откуда-либо, кроме подвалов. Воздух, Огонь и Земля – сработавшаяся тройка. У них было еще двое приятелей, специализировавшихся на Воде, но их отправили в город, как более способных к лекарству. Боевым магам осталась граница, которую сейчас нагло пытались пересечь.
Воздух вокруг пришельца сгустился, дышать стало значительно тяжелее. А потом из подлеска выступили три фигуры в легких (и все равно не подходящих погоде) плащах. В руке одного из них предупредительно замерцал огненный шар.
- Назовись и объяви причину своего пребывания здесь, - потребовал один из ариев, высокий и тонкокостный, очевидно, маг-воздушник.
В том, что перед ними был арий сомнений не было – ареол магии и сейчас окутывал путника. Только вот ни один из троицы его не знал, что само по себе было плохим знаком, не говоря уже о том, что патрулирующие границы знали практически обо всех своих «коллегах», застрявших в Гадаре.

Гадара. Госпиталь.

По скромному мнению Кейлин, большинство людей (да и нелюдей тоже) думало исключительно той частью тела, которую назвал Вацлав. Впрочем, у мужиков был еще один орган, который временами перехватывал первенство, хотя не факт, что это шло во благо, ибо мозгами он наделен не был.
Где находилась упомянутая таверна, Серая знала, так что капитану кивнула. Горела ли она желанием общаться со сбродом, оставшимся без командира? Нет, конечно, но и отпускать туда одного Леца не хотела. С его умением находить приключения, это могло закончиться не прибавлением в имперской армии, а потерями в числе одного капитана. Это было бы крайне нежелательно.
На медичку глянула внимательно, спрашивать что связывает их с капитаном не стала, сделает это потом и без свидетелей. Или не сделает. Вот оно – восхитительно-отвратительное чувство, что тебе ничего не должны, и ты ничего не должна. Засунуть его куда подальше бы… Из госпиталя надо было выбираться как можно скорее, а потом выпить чего покрепче. Для обеззараживания, так сказать. И Вацлава напоить, а потом… Ну мало ли что потом. Информацию можно из разных источников и разными методами добывать. Глядишь, медичка его или вояки что знают… хотя шансов было не так чтобы сильно много.