Мастерский, часть I

Поисковый лагерь, Харматан

Айзек Шторм потянулся, хотел сплюнуть на землю, передумал, потянулся еще разок, зевнул, за зевком практически сразу последовал чих. Солнце - крошечное, прямо-таки невозможно белое - сулило очередной жаркий, чудовищно жаркий день; обливание потом, зуд в паху и несмолкающую ни на миг молитвенную речь. Последняя, к слову, впечатление производила неизгладимое, впрочем, не такое неизгладимое, как всюду следующей за ней аккомпанемент. Айзек вздохнул. Как выяснилось, позиции доминирующей в Харматане социальной общности занимало отнюдь не жречество и в общем-то не секрет почему. Айзек Шторм, боевой маг огня, зажмурился. Все дело в том, что людская популяция в Харматанской Империи не выдерживала никакой конкуренции с популяцией ослов. Пахло, кстати, тоже ими. Абсолютно везде. Даже в собственной палатке. По неизвестным причинам.
Айзек выпрямился и еще раз чихнул. За неделю пребывания в Харматане Айзек успел разочароваться многим. Во-первых, не нашла повода для реализации тайная мечта детства - катание на верблюде; во-вторых, и это Айзек установил практическим путем - верблюдов в Харматане оказалось совершенное ничтожество, тогда как ослов... собственно, бесценным культурным опытом общения с выше упомянутыми - от крохотных новорожденных осликов до матерых, по-волчьи злых ишаков - Азейк готов был абсолютно безвозмездно поделиться с любым желающим при условии, что часть воспоминаний о бесценном культурном опыте они также заберут с собой. Изымут из головы насильственно, может, хирургическим путем. А больше ничего интересного не происходило. И не на что было смотреть. За периметр лагеря их, ревалонских делегатов, не выпускали под страхом божьего проклятия - аргумент, совершенно блекнущий на фоне мастерского обращения степняков-охранников с бичом. «Нет, - пораскинув мозгами, заключил исполнявший обязанности личного секретаря Асвальда Рейнеке выпускник Академии Белого Пламени Айзек Шторм, - застебать полномочного представителя Ревалонской Империи до смерти кнутом - это самое натуральное политическое преступление. Нет, на такое, даже степняки, эти нелюди, не пойдут». Во всяком случае сам Айзек, законопослушный гражданин Империи, уж точно бы не пошел. О гражданской позиции, об отношении к международному праву и международной этике самих кочевников оставалось только догадываться. А лучше и вовсе не знать, решил Айзек, помилуй и отведи, Бог.
— А, доброе утро...
Айзек приветливо улыбнулся. Утреннее уединение прервал Аяс. Сам из кочевников - невысокий, коренастый с раскосыми глазами и прямо-таки звериной силищей, Аяс, поставленный «белыми» харматанцами надзирать за чернорабочими (тоже степняками), охраной и ревалонцами, несмотря на жутковатый вид оказался человеком весьма здравомыслящим, разносторонним и эрудированным - такой вот неожиданный алмаз пустыни. Посредником и переводчиком между ревалонцами и жречеством также выступал он.
— Доброе, - кивнул Аяс и по традиции, не меняя тона, задал вопрос: - А верно ли, что в Ревалонской Империи широкий ход имеют матримониальные планы женщин и козлов?
Айзек сохранил спокойствие. К бестактности харматанского кочевника, по образу и подобию всех своих соплеменников живо интересующегося вопросами межвидовой селекции и животноводства в целом, ревалонец Айзек Шторм за время пребывания в лагере привык.
— Нет, ничего подобного. У нас в Империи браки заключаются строго между мужчинами и женщинами. Никак иначе. Никаких межвидовых связей. Уверяю, никаких.
— Хорошо, - кивнул Аяс и ощерился. - Очень хорошо!
— Ты за этим пришел? - палатка Аяса или как здесь говорили «майхан» располагалась на другом конце лагеря. «Значит, - решил Айзек. - Ты шел целенаправленно. Зачем? Не такая уж я и высокая персона». Факт. Высокой персоной Айзек Шторм не был, уступая и положением, и опытом что пяти гвардейцам, пришедшим вместе с Рейнеке на смену восьми, отправленным обратно в Аверну из свиты принца Октавия, что священникам. Но кое в чем Айзек преуспел. Здесь, в поисковом лагере, он был единственный настоящий, стихийный маг. Пахло ослами. Шар солнца невыносимо белел. Аяс молчал слишком долго. Мысленно Шторм выругался.
— Нехорошее вы дело затеяли, - наконец заговорил степняк. - Нельзя доставать на свет то, что сам Бог решил спрятать подальше от глаз. Мои люди никогда не покажут страх, но они взволнованы. Исчезновения ваших - это глупости. Несчастные случаи, надо готовиться к худшему.
— К чему?
— Знаешь предвестников конца света?
— Это которые чума, война, голод, мор...
Аяс снова кивнул.
— Вспышку чумы недавно купировали в Аквилеи, а война...
— Везде.
— Вот только, друг мой, - осмелился сентенциозно парировать бывший секретарь Асвальда Рейнеке, - войны, сменяющиеся эпидемиями, и эпидемии, спешащие за войной, для нашего с тобой мира - обыденность, естественный порядок и ход вещей.
— Так-то оно так, - согласился Аяс. - Только война войне рознь. Одни войны начинаются, чтобы что-то закончилось; другие - чтобы после них, войн, уже некому и нечего было начинать.
В этом был смысл. Продолжать спор Айзек не хотел, здраво посудив, что в некоторых ситуациях думать и реагировать одно и то же, он ответил:
— Хм, - а потом добавил: — Так зачем ты пришел? Уж всяко не поболтать о Дне Гнева. 
— Нет. Работы в храме возобновлены. Скажи своим, пусть собираются. На полдень - очередной спуск.
— А как насчет вестей о Его Высочестве и мэтре Рейнеке?
Аяс пожал плечами:
— Никаких вестей нет.
Кочевник ушел. Айзек остался лицом к лицу с одиночеством, жарой и запахом ослов, самой многочисленной тутошней социальной общностью.

Солнце пекло. Несколько дней назад с территории поискового лагеря, равно удаленного от всех более-менее обжитых как белыми харматанцами, так «черными» кочевниками мест, исчезли наследник престола Ревалонской Империи Октавий ван Фриз и глава ревалонской разведки Лис Императора Асвальд Рейнеке.
И кое-кто помимо них...
[NIC]Айзек Шторм[/NIC]
[STA]Боевой маг огня[/STA]
[AVA]http://f6.s.qip.ru/xvshwXcR.jpg[/AVA]

Мастерский, часть II

Лес

Над костром вился дым и это внушало оптимизм. Участившийся под утро волчий вой оптимизма не внушал, но и не то чтобы очень беспокоил: в конце концов, утер пот со лба тыльной стороной ладони Асвальд Рейнеке, яркий глазок костра в зоне прямой видимости, человеческий запах и гул голосов, в любом волке, даже самом агрессивно настроенном, будил смутное понимание целесообразности скорейшего перевода тактики с активной экспансии в пассивный террор. «Логическая цепочка, - усмехнулся про себя Асвальд Рейнеке, - проста и бесхитростна: искра в задницу —> о-уууу! оуоууув!». От костра, к слову, пахло на диво приятственно. От Рейнеке - нет.

Рытье отхожих ям хоть и не считалось героическим вкладом в развитие военной инженерии, делом было первоочередной важности и как всякий ответственный промысел требовало чего угодно, только не богатой фантазии, оригинального мышления и уж точно не склонности объединять необъединимое - рутинный труд и творческий подход. На самом деле, резюмировал Рейнеке, двигаясь в направлении того, что при беглом осмотре могло сойти за окружающий донжон ров, для удовлетворения естественных нужд в жарком, пустынном климате достаточно было сортира самой банальной конструкции - два дрына: на один вешать шапку, другим - отбиваться от шакалов, вернее в данных конкретных условиях конечно же от ишаков. Тем не менее, к благоустройству мест первоочередной важности степняки подошли с выдумкой - отхожая яма действительно напоминало ров. Достаточно глубокий, констатировал Рейнеке, чтобы в экстренном случае послужить братской могилой как для заключенных в лагере ревалонцев, так и для самих охранников-степняков.
Становилось холодно, Рейнеке набросил на голову капюшон. На взаимопонимание, поддержку и всяческое содействие в расследовании обстоятельств пропажи принца Октавия Лис Императора не надеялся, потому в общем и целом пребыванием в Харматане был удовлетворен. Все, что от него сейчас требовалось, держать ухо востро, нос по ветру и по мере возможностей не переломать ноги о всюду снующих хаотичных осликов, пестрых змей, здоровенных ящериц и не всегда определимых конфессий святых отцов. Так или иначе, расследование продвигалось, хоть и медленно, хоть и не всегда в нужную сторону, петляя и путаясь вокруг лагеря, как этот злосчастный выгребной ров. Справедливости ради, отметил про себя Асвальд Рейнеке, последним местом, где видели Его Высочество, был именно он...

Дым над костром пах еловыми шишками и черемшой. Покончив с разделкой кролика и очистив от крови пучком травы совершенно не подходящую для разделки кроликов мизерикордию, Асвальд Рейнеке передал тушку тому, кого отрядил следить за костром.
«В жизни каждой цивилизации, - попутно решил Лис Императора, - обязательно наступает такой момент, когда будущее цивилизации зависит не столько от полководцев и пастырей, сколько от тех, кто готов поддерживать светоч цивилизации посредством голого энтузиазма и лысого прутика, а еще - от мясников».

То, что соблюсти таинство одиночества в месте первоочередной важности не получится, Рейнеке понял издалека. Поскольку единственным достойным выходом из ситуации, которая не обошлась без свидетелей, является вовлечение их, свидетелей, в процесс, Лис Императора вздохнул:
— Не торопи события, друг мой, будем действовать в порядке иерархии. А дабы ожидание не показалось тягостным, вот мой посох - можешь подержать.
Посох был тот самый, знаменитый посох Авеля Кетцера, пожалуй, наиболее могущественный в мире артефакт, о чем «держатель», разумеется, не мог знать.
Рейнеке не помнил точно, успела ли рука несанкционированного компаньона по местам первоочередной важности коснуться посоха, когда мир - харматанский лагерь, закатное небо, песок под ногами и нарастающий далекий-далекий молитвенный хор -  вдруг взял и исчез.

Очнулся Рейнеке в речке, грязной и вонючей, поднял голову и увидел небо - яркое, усыпанное звездами. С тех пор минуло четверо суток. Все, что за это время успело попасть в поле зрения Асвальда Рейнеке представляло собой лес во всем его великолепии - лес, лес, снова лес. Впрочем, день назад наметилось разнообразие - в поле зрения попал невероятно причудливым образом заросший мхом пень.
Людей не было.
И не работали коммуникаторы.
В целях предосторожности Рейнеке отказался от магии. Совсем.
Мороз пробирал до костей, падал снег.

— По крайней мере, голодная смерть нам не грозит, - впервые задолго подал голос Лис Императора. - Только будь любезен, хорошенько прожарь кролика. Как ты, надо думать, знаешь: лидирующие позиции по степени угрозы для жизнедеятельности одиноких путников с древнейших времен и попеременной успешностью делят два фактора: внезапное несварение и внезапный медведь. Причем первое, как правило, является причиной появления второго. В общем, больше огня, меньше импровизации, Хаэль.
Хаэля в Харматан Рейнеке взял по соображениям государственной безопасности, прекрасно зная, какой эффект на падких до диковинок харматанцев оказывают неопределенного возраста и пола светловолосые создания - собственно, тот самый, который на всех без исключения оказывает маленький, большеглазый, предельно пушистый и скорее всего смертельно опасный зверь.
Дым над костром густел. От мыслей о харматанцах Рейнеке посчитал справедливым избавиться, с особой тщательностью похоронив в памяти особо неприятный образ лагерного надзирателя. Звали его «Аяс». Именно так звали правую руку мэтра Рейнеке из будущего, образ которого - и Рейнеке и будущего - месяц тому донесли до Рейнеке-настоящего двое его людей.
— И смотри не сожги, - добавил Лис Императора, а потом вскочил на ноги. Сильнейший всплеск магии заставил оцепенеть.
Из тьмы окутанного утренним сумраком леса появились четверо. Арии, боевые маги. При мечах.
— А это что такое у нас? - заговорил один из них.
Костер плевался искрами. Где-то в отдалении в последний раз взвыл волк и затих.

Поисковый лагерь, Харматан

Аяс смотрел в небо - бездонное, голубое, прозрачное, это небо сулило долгий, тяжелый день. Айзеку Шторму, молодому магу из Восточной Империи, он сказал не все. В действительности перерыва в работах не было - раскопки не останавливались ни на день, ни даже на миг. А вчера в полночь рабочие освободили от обломков плит и извести уходящий под землю туннель. Молились, кстати, усмехнулся Аяс, эти рабочие ожесточенно и яростно, и совершенно напрасно, потому что никогда не угадаешь заранее, кто тебе ответит - твой или чужой Бог.

Лес

Откуда не возьмись налетел ветер. Сорвал с головы капюшон. Длинноватая седая прядь весьма настойчиво, причем самым радикальным образом попыталась забиться в нос. Рейнеке не стал ей мешать. Любопытства ради, прическу Лис Императора не менял где-то с семилетнего возраста и в ближайшие лет пятьдесят не собирался менять.
От чужой сильной магии кололо в затылке и пульсировало в висках. Рейнеке выругался, витиевато, но мысленно. И поставил мощнейший эмпатический блок.
— Охотники за наградами, стало быть? - ответил инкубу арий, пока не пожелавший представиться. - Похвальная профессия. Ну-с, мы тоже никуда не торопимся. Стало быть, подождем. А то нонче, сами понимаете, времена беспокойные, разбойников, что собак нерезанных...
— Ей-ей, - подхватил второй из компании. - Как бы самому, милое дитятко, чьей-нибудь наградой не стать.
От вынужденного соседства с прядью, чьи корни, должно быть, помнили Рейнеке с семилетнего возраста, чесался нос. Новый порыв ветра - сильнее прежнего - попытался загнать в другую ноздрю точно такую же прядь. Когда-то давно, в Академии, в перерывах между лекциями о превосходстве современной системы гарантии прав и свобод личности над аналогичными прошлого и предвосхищающими их порками, преподаватели рекомендовали студентам брить голову. Налысо, чтобы блестела как солнышко. Почему? - вспоминал Рейнеке. - Потому что единственное, что разнило современность и прошлое - это чрезвычайное обилие в дне сегодняшнем профессионально обученных лекторов, при небольшом финансовом стимуле готовых обелить черное, очернить белое и горячо любящих сам процесс. А вот личности, вспоминал Рейнеке, от года в год не меняются: на чужие свободы, права и гарантии им было, есть и будет насрать. Тогда на дельные советы менторов молодой еще Рейнеке внимания не обратил, теперь начинал жалеть.
— А ты, папаша, ничего не хочешь сказать? - Первый арий перевел взгляд на Асвальда. Асвальд поймал взгляд. За четыре дня странствий внешний вид Рейнеке претерпел изменения, не совсем, правда, качественные: плащ изгадился, сапоги - заляпаны, да и густая, хоть и клочковатая, абсолютно белая щетина добавляла к двухсот-тридцати годам пару десятков лет.
— Пока не очень.
Арии переглянулись. Ситуация их явно забавляла и совершенно не забавляла Рейнеке. Будь у него выбор, Лис Императора, пожалуй, предпочел бы на пару с инкубом культурно делить дупло с белками или преломить хлеб с медведем-шатуном. Явление последнего по всем признакам становилось вопросом времени и, по мнению Рейнеке, довольно ощутимо, притом в лучшую сторону, разнообразило бы дискуссию, планомерно переходящую в допрос. Арий отвернулся. Рейнеке продолжил смотреть. И увидел примечательную фибулу. Плащ ария - если быть точным, всех четверых, - скрепляла пряжка: золотой орел на золотом солнечном диске. Этот символ Рейнеке знал.
Обсидиановое Братство, профессиональная ассоциация магов, «сформированная полторы тысячи лет назад и представлявшая собой эффективный симбиоз профсоюза, научной коллегии, а также законодательного, исполнительного и судебного органа» запомнилась человечеству прежде всего небывалыми подвигами на фронте популяризации здорового образа жизни и, в частности, средств контрацепции. Помимо прочего, большое внимание Обсидиановое Братство уделяло работе с представителями так называемого социального дна - бедными и очень бедными крестьянами, которых без устали обучало грамоте, правильному уходу за собой и животными; основам поэзии и многим другим исключительно важным вещам. Словом, делало все возможное, чтобы в случае революции и вооруженного конфликта, как следствие, иметь поддержку в лице краеугольного камня любой армии - народного ополчения. А когда конфликт все-таки случился - к собственному удивлению не нашло. Фатальная ошибка Братства заключалась в следующем: несмотря на многочисленные добрые деяния, ни один маг не догадался поделиться со страждущими рецептом получения из воздуха лепешки или на худой конец горстью ячменя.
Рейнеке пристально изучал фибулу. Как любая другая военно-политическая организация, Обсидианое Братство усматривало прямую связь между эффектным внешним видом и стремительным взлетом по иерархической лестнице, а поскольку в ту эпоху еще не вошли в моду кожа, кружева и шелк, унификационным знаком Братство избрало вот этого самого орла с этим вот самым солнышком. Рейнеке сглотнул.
Обсидиановое Братство перестало существовать пятьсот лет назад.
Ветер ерошил волосы, Рейнеке покрепче вцепился в древко посоха.
— Я все могу понять, - тем временем продолжал маг, тот самый, все еще не пожелавший представиться. - Но что может быть общего между инкубом и арием, а?
«Ничего, - мог ответить Рейнеке. - То же самое, что во время лесного пожара заставляет волка бежать бок о бок с кроликом - удивительное, необоримое, курва мать, желание жить».
— Ты гляди! Гляди, что у него! - заговорил доселе самый молчаливый из компании.
Объяснять «что именно» не требовалось. Посох Авеля Кетцера. Рейнеке опустил свободную руку, еще хранившую следы кроличьей крови, на плечо Хаэля, в обозримом будущем полагая мотивировать того падать лицом вниз или бежать.
Пламя костра вспыхнуло, отразилось в глазах Рейнеке. Холодный, зеленый, очень недобрый взгляд.

Ревалон, штаб разведки.
Харматан, окрестности лагеря ревалонцев в пустыне

Сольвейг не хотела отпускать Асвальда в Харматан одного. Убеждала его в том, что его шпионы и государственные следователи сами отыщут пропавшего принца, и что главе разведки в Харматане  делать нечего. Но Рейнеке был убежден, что исчезновение Октавия должен расследовать он сам. Он отправился в Харматан с верными ему людьми, не взяв Сольвейг. Более того, запретил ей отправляться следом за ним.
«Слишком опасно: беглый арий, добровольно сдавшийся и, тем самым, проваливший покушение на одного из первых лиц Ревалона». Сольвейг фыркнула. Можно подумать, в Харматане ариев мало. Можно подумать, она не умеет маскироваться.
Узнав о бесследном исчезновении Рейнеке, она была потрясена. Она допускала вероятность чего-то подобного, но не ожидала, что все будет именно так. В этот раз риск был неприемлем. Арийка хорошо помнила свой неудачный опыт сотворения порталов: отправившись тайком в Аквилею, она открыла портал, но тот был слишком нестабильным и лошадь, которую она проводила следом за собой, разорвало на части. С ног до головы забросав Сольвейг потрохами. Много раз она потом благодарила судьбу за то, что не оказалась на месте злополучной лошади.
По этой причине она отправилась напрямую в штаб разведки. Ее там уже хорошо знали. Предложение же, с которым она выступила, встретили неоднозначно. Сольвейг просила открыть для нее портал и отправить в Харматан. Прямо к ревалонскому лагерю. Мнение штаба разделилось. Кто-то полагал неприемлемым отправлять за вражескую границу перебежчицу – кто знает, какие тайны она выдаст под пытками или добровольно? Другие наоборот, приняли ее идею с энтузиазмом. Рейнеке был телепатом, он всецело ей доверял, да и Сольвейг успела проявить незаурядную самоотверженность. В конце концов, все сошлись на мнении, что не найти для поисков Асвальда Рейнеке человека более подходящего, чем его женщина, которая при этом является боевым арием и знатоком Харматана. Портал был открыт и Сольвейг смело прошла через него.
В лицо дул теплый сухой ветер, песок скрипел под ногами. Арийка прикрыла рукой глаза от палящего солнца. Вот он, зимний Харматан. Все такой же, почти ничего не изменилось. Почти. За дюной виднелся лагерь ревалонцев – вещь немыслимая, но вполне материальная в сложившихся обстоятельствах. Сольвейг направилась к страже.
-  Какой шайтан тебя принес, женщина? – Удивленно и немного испуганно спросил один из охраняющих лагерь. До Сафра были долгие мили песчаной пустыни, а невесть откуда взявшаяся гостья была без вьючного животного. Более того, она выглядела так, будто только вышла из дома –на ее одежде не было песка, кожа на лице не блестела от пота и не казалась обезвоженной, как у тех, кто прошел долгий путь по пустыне.
Поскольку свой вопрос он задал на харматанском, Сольвейг, сделала вид, что не поняла. Стражник повторил вопрос на ломаном ревалонском.
- Я из Ревалона. Прибыла по приказу Императора Клемента. Я должна приступить к работе на месте раскопок вместе с остальными.
Видя недоверие в глазах харматанца, Сольвейг указала рукой на лагерь.
- В составе группы есть человек, которого зовут Эбельт. Высокий такой, с длинными густыми волосами. Он меня знает. Зовите его.
Придав голосу несколько капризный тон, она добавила:
- Можно побыстрее? У вас тут так жарко, я очень устала и не хочу стоять на солнцепеке!

Лес

— Справедливо подмечено, - кивнул Не Пожелавший Представиться - И вы в это самое изрядное дерьмо только что изрядно вляпались. Да так, что ни вся королевская конница, ни вся королевская рать...
Один из ариев, единственный светловолосый и, очевидно, единственный обладатель тонкой артистической натуры, заметно осклабился, потому как, понимал и Рейнеке, не продолжить аллюзию и не срифмовать «рать» и «срать» было попросту нереально. Особенно в таких чудесных, всячески располагающих к поэзии условиях, включающих в себя свежий воздух, прохладный ветерок и не менее искусительный, чем суккубий зад после длительного воздержания, аромат свежеприготовленного на углях кролика. Или углей, приготовленных в кролином сале, что ситуацию отражало несколько точнее.
Рейнеке напрягся. Седая прядь по-прежнему заползала в нос. Ветер крепчал.
Хаэль, вероятно, напрягся тоже - на свой уникально инкубий лад, сосредоточенно готовясь то ли к акту эксгибиционизма, то ли - каннибализма, хотя историки наперебой твердили, мол, людей инкубы не едят. По крайней мере, не до крови. Или на худой конец - не до кости.
Как бы то ни было, любое начинание Господина Достойной Личности, то бишь Хаэля, Рейнеке решил поддержать.
— Вопрос снимаю, - меж тем продолжал Неназванный. - Мы - люди прогрессивных взглядов, нам плевать, какие житейские тяготы или профессиональные обстоятельства свели инкуба с арием, нас - так и быть - оно не касается. Зато касается другое, причем непосредственно. Папаша, - лицо Рейнеке оставалось непроницаемым. - Будь любезен, верни посох. Не знаю, где ты его взял, просто верни. Вернешь - разойдемся миром. Слово чести.
Рейнеке вздохнул. В искренность предложения руки и сердца в данной конкретной ситуации он поверил бы куда охотнее. И куда быстрей. Ветер начинал утомлять.
Один из ариев - маг воздуха. Четыре ария - слишком много даже для Лиса Императора А, впрочем... как знать.
Лицо Рейнеке осталось непроницаемым. Под пальцами заплясали искорки, скользнули вверх по древку посоха. Лучшая защита? - правильно: может быть, безрассудно; может быть, преждевременно, но не теряя ни минуты атаковать. Пламя костра взметнулось к небу, дохнуло искрами. Последнее, что увидел Лис Императора - с прирожденной грацией то ли лебедя, то ли сокола решительно настроенный избороздить просторы космоса крольчиный зад. А потом мир погрузился во тьму - пламя обернулось сплошной черной стеной дыма, с равным успехом лишившей возможности видеть дальше собственных ресниц как четверых Братьев, так и Рейнеке с инкубом. Дым пах дымом и, выглядел бы абсолютно естественным, кабы не одно «но» - то тут, то там непроницаемо черную пелену пропарывали яркие всполохи - огненно-рыжие пульсации, самый настоящий живой огонь. Который только и ждал повода на кого-нибудь напасть. «Только дернитесь», - подумал про себя Рейнеке, в целом не имея ничего против воспользовавшись ситуацией сбежать.
— Бей или беги, - коротко бросил Лис Императора, сжал зубы и снял мощнейший ментальный блок.
Драться вслепую диковинным не было. Все, что требовалось от противника - начать соображать. Мысль для телепата выдавала чужую позицию ничуть не хуже, чем барабанный бой, конское ржание или указующий с небес прямехонько в пункт вражеской дислокации господний перст.
Рейнеке задержал дыхание. Откровенно говоря, дышать было нечем - сплошные дым и гарь.
А в это время кролик начал снижение и, кувыркаясь в воздухе, приземлился в двух шагах от наблюдавшего за странными двуногими волка, предупредительно затаившегося в кустах. Не в силах постичь глубину божественного замысла, волк обескуражено разинул пасть.

     Харматан, окрестности лагеря ревалонцев в пустыне

     Чего от него хочет один из охранников лагеря, Эбельт понял со второго раза. Наверное, этим можно было гордиться. Даже при том, что местные говорили с ними на ревалонском, смысл был далеко не всегда ясен, и привыкнуть к их акценту было непросто. Вообще говоря, понять он понял сразу, но время, за которое харматанец успел повторить свою новость в сдобренном «шайтанами» варианте, потратил на сомнения, правильно ли понял. Какая ещё «женщина Императора»? Как она здесь оказалась? И что ей может быть надо от простого разведчика, которого за Императора не примешь совсем никак и который к тому же недавно прохлопал исчезновение своего начальства, что должно вызывать сомнения в его надёжности?
     Харматанец, идущий рядом, похоже, разделял его недовольство, хотя его скорее не радовал факт того, что женщина вообще заявилась сюда, да ещё ему приказывает – понять кое-что о местных традициях Эбельт успел.
     Как только он увидел, что за женщина его звала, ситуация значительно прояснилась. То, что она вдруг оказалась не рейнековская, а императорская, он списал на всё тот же акцент и собственную кривоухость.
     - Всё в порядке, я её знаю,- подтвердил Эбельт, слегка щурясь. Он более-менее научился подстраиваться под изменяющее положение, но одинаково злобное харматанское солнце, закрывая веками ровно столько, чтобы оно, по ощущениям, не стреляло сквозь глаза прямиком в мозг. Вынужденное ограничение поля зрения слегка нервировало, но привыкнуть можно, хотя бы не слезились глаза, что могло вызвать у местных сомнения в силе ревалонского духа.
     На самом деле «в порядке» всё определённо не было. И неизвестно, хорошим или плохим знаком стоит считать то, что Сольвейг здесь. Об этой чертовщине уже знают в Аверне. Вдруг Рейнеке как-то смог связаться с ней? Или дело настолько плохо, что её, несмотря на разделяющиеся мнения насчёт предательства или спасения ею Империи, отправили сюда разобраться с этим?

Опушка и эймарский лагерь

Руки безбожно затекли - крепкая веревка так туго стянула запястья за спиной, что даже если ему и удастся каким-то чудом распутать этот узел, не стоит даже мечтать о том, чтобы взять  в руки меч и пытаться что-то с этим мечом изобразить, едва ли получится хоть что-то, отдаленно напоминающее нормальный бой. Помимо всего прочего, пальцы замерзли и устали от тщетных попыток хоть как-то дотянуться и попытаться развязать веревку - его сторожа предусмотрительно не оставили рядом ничего, что хоть как-то могло сойти за инструмент, которым эти путы можно было бы распилить, разрезать или разорвать, только голый земляной пол, изрядно утоптанный и покрывшийся инеем да пара старых соломенных тюфяков, на которых он сидел со связанными руками уже шестые сутки к ряду. Или пятые. Или седьмые. Октавий где-то на четвертый день сбился со счета, упустив момент заката... а может, и рассвета. Отсюда разобрать было сложно, а выводили его из палатки не то, чтобы очень часто и не то, чтобы очень охотно, и потому он до сих пор с трудом представлял, кто эти люди и откуда взялись в том месте, где перевернулся, закружился и радикальной переменился мир.
Он искал всему происходящему объяснения и находил только самые невероятные, можно было даже сказать бредовые, в которые ни один человек в жизни не поверил бы, хотя Октавию казалось, что по крайней мере версия о солнечном ударе или отравлении какой-то харматанской дрянью выглядела вполне правдоподобно. Ему понадобилась пара дней и пара выводов на свежий воздух или на очередной допрос к главному всей этой странной шайки, чтобы понять - он явно не в Харматане больше. В Харматане не растут сосны. В Харматане не бывает столько снега. В Харматане едва ли бывает так холодно. Единственная здравая версия, которая осталась у него в итоге - портал, непонятно чей и непонятно откуда взявшийся, равно как и непонятно куда его швырнувший, и по крайней мере такая версия позволяла надеяться на то, что обратно вернуться реально, ибо он и не покидал пределов собственного мира. Думать о том, что это, может быть, и не так, совсем не хотелось, и Октавий не думал - думал он о том, как отсюда сбежать.
Пленившие его люди отнюдь не горели радушием - это стало понятно еще в тот момент,как он после нескольких часов блуждания по заснеженному лесу наткнулся на них у небольшого костра. На вполне миролюбивую фразу "Мир вам, добрые люди!" люди, оказавшиеся явно недобрыми и явно не простыми охотниками повскакивали и схватились за оружие, впрочем, спросить все-таки решили "Ты чьих буишь?" - на что Октавий предпочел соврать. Частично. Дескать, из Ревалона я  и заблудился, и вот теперь пришлось гадать, что именно заставило их его не убить, а скрутить и притащить в лагерь.
Вопросы местный главарь задавал странные. Помимо вполне понятных и объяснимых, можно даже сказать, логичных "ты кто, откуда, что тут делаешь?" звучали и такие, которые Октавия откровенно ставили в тупик: сколько еще лазутчиков бегает по тылам? далеко ли ревалонская армия? где Авель Кетцер? На последний вопрос ему очень хотелось ответить честно и без обиняков, но что-то в глазах людей, его допрашивавших, заставило промолчать, не сказать начистоту, мол, Авель Кетцер сгинул в Долине Королей пять с хвостиком сотен лет назад, добрые люди, вместе с княгиней Моран после битвы не на жизнь, а насмерть. А может, всему виной их разговоры, в которых подозрительно мелькали слова и обрывки фраз, которые заставляли шевелиться волосы на затылке и серьезно сомневаться в том, что он не тронулся внезапно умом, ибо иначе никак было не объяснить то, что воины в лагере обсуждали Столетнюю войну так, как будто она закончилась только вчера. При этом самих слов "Столетняя война" Октавий не услышал ни разу, а на вопросы - где они находятся и что вообще происходит - они только скалились и смеялись, как над умалишенным.
Шесть дней прошли как в пелене. Временами даже кровавой.
На рассвете седьмого дня к нему явился один из них, снова, как и в прошлые разы, ничего не предвещало никаких изменений, кроме того факта, что сегодня Октавий был решительно настроен разобраться в том, что происходит. Впрочем, очень скоро выяснилось, что не только ему надоела неопределенность и непонятки, и между лопаток пробежала мерзкая дрожь, когда тот самый главный, чье имя было Ром Антор, уставился на него и заговорил.
- Ну что, бушь дальше молчать и ломаться аки целка в первую брачную ночь? Кончать тебя решили, дурень, может, подумаешь-таки?
Октавий молчал. Думал, что можно сказать в ответ на такое недвусмысленное предложение заговорить, которое, правда, совершенно не гарантировало того,что его после этого не зарежут и не скинут в отхожую яму, точно такую же, возле которой он упал на землю и очнулся в лесу.
- Ну хорошо, - медленно проговорил Октавий, поведя плечами, которые тоже ныли уже пару дней. - Поговорим.
Замолчал, чувствуя, как окружающие насторожились - видать, он уже успел обрасти слухами и догадками, которые всем хотелось развеять.

Отредактировано Октавий ван Фриз (2014-10-30 19:53:10)

Харматан. Руины древнего храма.

«Какие еше тайны хранит Великая Пустыня, и почему безбожники решили поделиться ими с Орденом?» - вот о чем думал епископ, двигаясь к разрушенному храму со своими братьями. Воистину неисповедимы пути Его, - в который раз убеждался Бенедикт. Ему оставалось только смиренно следить за развитием событий и делать все зависящее от него, чтобы баланс сил не изменился, а если этого добиться не удастся, то изменился в сторону, которая принесет благо служителям Его и их стране.
С обретением Святой магии,  о которой раньше ходили только легенды, его Преосвященство чувствовал себя не только сильнее, но и куда больше ответственным за то, что происходит вокруг него. Раньше было проще – был Орден, который нужно было вести к процветанию, братья, о которых надо было заботиться и Знания, свет которых надо было нести людям, даже тем, кто не знал, насколько нуждается в них. Теперь все изменилось. Святая Магия была слишком важна, слишком сильна, чтобы удержать его за стенами обители, и Всеединый, казалось, тоже толкал обретших ее в путь. Путь привел их в неприветливый Харматан во время хрупкого перемирия, в Харматан, который уже поглотил наследника правящей династии Ревалона, который по каким-то причинам, только ему и Всеединому ведомым, решил отправиться с Искателями. Судьба Империи, как ни странно, в последнее время сильно заботила Бенедикта, чего раньше с ним не случалось.

Епископ чуть ниже опустил белый капюшон, призванный защищать от солнца. Даже в пустыне, приведя свою одежду к максимально удобной для данного климата, орденцы не отказались от традиционного белого цвета и алой книги  - Бенедикт справедливо полагал, что вдали от родной обители еще важнее сохранять дух Ордена. Ученики и соратники пока справлялись. Они вообще на удивление хорошо чувствовали своего Бога рядом даже в чужой земле. Со времен пещер Готы настоятеля не оставляло чувство божественного присутствия как в нем, так и вовне, и он надеялся, что и Симон, и Рамиро чувствуют тоже. Ученик был особенно молчалив в последнее время, но Бенедикт решил не тревожить его, пока есть такая возможность. Они все пережили много и переживут еще больше, а значит, каждому потребуется вся его вера и упорство.
Наконец они приблизились к обнаруженному храму, к самому входу в древние тоннели, который обнаружили только сегодня. Тайна манила епископа, но он заставил себя и орденцев остановиться перед входом.
- Помолимся, братья мои. Пусть свет нашей веры во Всеединого освещает наш путь, - негромко сказал Бенедикт. Впрочем, божественный свет божественным светом, а факелы орденцы тоже взяли с собой. Нет нужды заставлять Господа тратить Его волшебную благодать там, где справятся и человеческие руки.

Лес

Кто-то где-то кричал, что-то где-то коптилось. Возможно, где-то кто-то даже умирал. Но не инкуб. И не сегодня.
Продолжая держаться как можно ближе к земле, Хаэль напрягал слух, пытаясь определить, на том ли самом месте остались неназванные враги или же переместились за какое-то укрытие. Взмывать в воздух он не спешил, и на то было как минимум две причины.
Любое летающее создание (да-да, и кроля тоже!) создаёт такую дрянь как воздушные потоки, которые несложно почувствовать. И даже если ты начисто лишён этого дара, в условиях клубящегося дыма вихревые тучки серы уж точно подскажут тебе, что над головой кто-то завис.
Да и, в конце-концов, уж не воздушной ли атаки будут ждать от инкуба. В смысле, того самого, с чем обычно ассоциируют инкубов, Хаэль делать с врагами сейчас точно не собирался, но и взлетать, всё же, тоже пока не хотел.
Невдалеке кто-то закричал совсем уж надсадно. Голос вроде бы был не Асвальдовский, хотя тот вполне мог страдать молча.
Тихо зашипев от жалящих его огненных язычков, инкуб мысленно поблагодарил свою менее нежную, чем у людей, кожу, и продвинулся ещё ближе.
Впереди что-то мелькнуло, похожее на полу плаща.
Инкуб затаился.
Время сорвалось с места вместе с криком ‘Ложись!’
Не лёг никто – ни Хаэль, напрягший мускулы, ни плащ, сделавший какое-то дёрганное движение куда-то вбок.
Не раздумывая более, парень бросился на маячившую впереди фигуру. Судя по тактильным ощущениям – попал на спину.
Каждый маг колдует на свой лад, так что лучше было перестраховаться – повалив противника на землю, Хаэль постарался одновременно прижать к земле его руки и голову, удерживаясь сверху всеми своими конечностями, в том числе и крыльями.
Ощутив недовольство завозившейся под ним фигуры, осклабился и постарался ухватить зубами шею. Сил вряд ли бы хватил перекусить оную – всё же мы не оборотни какие – но и немного придушить было бы неплохо.
Кровь, тряпки и волосы лезли в рот.
Хаэль издал ещё один недовольный рык, совсем уж непохожий на его обычный голос, и снова пытался укусить, ткнув мага лицом в землю и прилагая все силы, чтобы удержаться сверху.
Нежные перепонки крыльев жгло, так что инкуб также прижал их к земле, образовав что-то вроде кокона над собой и незнакомым мужиком.