Давно уже никто не заботился о господине Канутусе. С тех самых пор, как проклятая змея-супружница бросила своего благоверного. Никто не утруждался тем, чтобы дотащить его, пьяненького, до постели, никто не подносил поутру кружку с благословенным опохмеляющим, никто не заботился укрыть его бренное тело холстиной, чтобы не продрог за ночь. И потому, чуть только почувствовав готовность кузнеца взвалить на себя заботу о неудачливом авернском предпринимателе, Лудде расслабился. Еле-еле подергивая волочащимися по земле ступнями, почтенный гражданин тихонько вздыхал, прикрывая глаза. Бежать от Лайта он и не думал – будущее вдруг забрезжило надеждой, словно восток, окрашенный зарей. В кузнецовой телеге его ожидала теплая и сухая постель, краюшка хлеба и возможно даже чарка браги. Чем дольше Лудде оставался «больным», тем больше было вероятности, что совестливое семейство не выбросит его обратно на тракт.
- Что ты, что ты, батюшка! – слабо запротестовал Канутус, с усилием размежая веки, - Куда мне… Сижу тут, тихонечко сижу.
Между тем, даже в таком состоянии, Лудде умудрялся сохранять полную осведомленность о происходящем вокруг. Жена кузнеца суетилась, расстроенной выглядела маленькая девочка рядом с ней, еще почти воробушек. Тоже, должно быть, перепугалась от солдат. Тут же стояла и арийка из палатки командира отряда – высокая черноволосая женщина красоты неописуемой, такой, что найдись в рядах беженцев патер, тут же бы окрестил ее богомерзкой нечистью и покропил святой водицей. Что за горе приключилось у женщин, Канутус пока не понял и навострил уши, продолжая прикидываться полуобморочным.

Жена Джона уже кинулась к телеге и стала переодевать малютку, Ева же заметив, подобие одеяла, взяла его в свои руки, тут же накинув на саму Саманту, тихо начав говорить:
- Вам тоже стоит переодеться, давайте я…
Но на полуслове Ева замолчала, обратив внимание на пришедшего кузнеца. Рядом с ним было тело, которые находилось в ужасно побитом состоянии, однако не на грани жизни и смерти. Синие глаза тут же перешли на Рут, она важнее, девочка, которая теперь была дороже всего и возможно в будущем способная достичь высокий уровень мастерства.
- Здравствуй Джон, - Градич шагнула навстречу мужчине и чуть кивнула головой в знак приветствия.
- Твоя дочь – Арий, - её голос был всё такой же монотонный, спокойный, словно произошло то, что должно было произойти.  Всё было просто, и подробности были лишними. Ева решила не тянуть и не юлить, правду бы этот человек так и иначе узнал бы, тем более, рождение мага это достояние  национального и государственного уровня, и бесследно не пройдет.
- Скоро за ней придут, - теплый взгляд перешел на девочку, которая так трепетно держалась за своего отца, - Как бы трудно вам не было, прежде всего, так будет лучше на Рут.
Взгляд стал более строг и серьезен.
- Это великая честь.
Кинула дежурную фразу, подобно Арийки и повернулась к женщине.
- Саманта протяните ваши руки, - на этом, окружив себя магией, Ева демонстрировала свою мощь, то, что она может сотворить, заставляя ожоги заживать в укоренном темпе.
- К сожалению, для того чтобы вернуть коже прежний вид, нужно чуть больше времени, - лекарь  более заботливо произнесла и заставила Саманту насытиться энергией.
- Вам станет легче, - Ева повернулась к Джону, который возможно уже и осознал, что произошло, - Милая дитя, прошу, помоги свое маме переодеться, чтобы она не заболела, - чуть улыбнулась темноволосая женщина, заглядывая в глаза девчонке, и тут же обратилась к Джону.
- Думаю нам нужно поговорить, без лишних свидетелей…
Когда возможность представилась, арийка решила не откладывать и ответить на возможные вопросы отца, который скоро потеряет своего ребенка.
- Она слишком мала, чтобы контролировать свою силу, которая будет в ней расти по часам, стоит только посмотреть на руки Саманты… Возможно вам будет трудно это принять, но Рут - маг огня и это уже не изменить.

Ева прекрасно понимала, какая жизнь и какая судьба ожидает эту малютку, и только вера в себя и откровенное везение поможет ей пройти все испытания.  В свое время арийка отреклась от всего, ведь она не смогла стать воином, не смогла быть тем, для чего появилась на свет. Открылся другой путь, но призвание ли это?
Рут будет трудно, когда за ней придут, она лишится семьи, но обреет признание и будет важной ячейкой в государстве… Вот только она слишком мала, чтобы понять весь этот фарс. Однако как бы прискорбно не было, там о ней позаботиться куда лучше, оставшись со своей семьей, она подвергает не только опасности их, но и свою жизнь тоже.
Семья Джона станет выше, ведь они родители Ария и когда Рут подрастет, она позаботиться о благополучии своей семьи, если не забудет.... Сейчас же Ева чувствовала на себе ответственность за этих людей.
- … Джон, -  вырвалось из уст, но Ева тут же замолчала, решив, что они поговорят позже. Она кивнула и чуть улыбнулась.
-  И спасибо за предложение, позже я присоединюсь к твоему костру. Еда и будет платой за работу.
В тот же миг Градич повернулась и подошла к избитому человеку. Не желая говорить с ним, она лишь строго зыркнула  мужчину, достаточно высокомерно «мол, лучше не мешай мне и не перечь», но все-таки с ноткой сочувствия. Правда вряд ли кто – либо это заметит.
Ева опустилась рядом с «телом».
- Не двигайся. Я лекарь.
-  Хм, -   спустя несколько минут осмотра, Ева нахмурила брови. - Ведь все не так плохо, не стоит так громко стонать.
Мужчина был избит, но, как и думала женщина, не до полусмерти. Арийка чувствовала омерзение, находясь рядом с подобием мужчины. Держалась она хладнокровно, но припадать урок уж очень хотелось, за притворство.
Ева быстро поняла зоны повреждения, используя при этом свою магию, при этом увеличила силу и скорость регенерации. Однако при этом подергала за ниточки «пощекотав» нервные клетки.
- Что ж не крився, ты уже не чувствуешь ни какой боли.
На этом женщина встала и обратилась к солдату, чтобы тот следил за раненым, как подсказывала интуиция, этот человек может оказаться ещё той проблемой.

У всякого человека есть предел прочности, у всякого человека есть предел страданий, которые он может вынести. Саманте в жизни приходилось испытать всякое, и ни разу еще она не ощущала своего предела. Все было переносимо, все можно было пережить. Даже когда Джон умирал, и надежды не оставалось, когда она точно осознавала что он уходит, ей удавалось находить в себе силы видеть будущее и жить ради их  с Джоном детей. Сегодняшнее событие с Рут показало ей хрупкость собственной, как всегда раньше казалось сильной, души. Будто бы треснул лед на реке под ногами, или очередной ее шаг привел к тому, что осыпалась земля с обрыва в пропасть, не имеющую дна.
Однако первый шок прошел, Саманта взяла себя в руки и осознала происходящее. А еще увидела как посерело лицо мужа, когда он узнал о случившемся. Они всегда делили все на двоих, радость и горе, и Саманта посчитала невозможным для себя сорваться.
Кроме всего прочего, присутствие именно Евы Градич можно было считать подарком судьбы. Когда малышку Рут заберут, это произойдет в присутствии Евы, арийки, которой она абсолютно доверяла.
Удивительно как быстро прошла боль в обожженных руках, как затянулись сами ожоги. Саманта больше не медлила переодеваясь из мокрого. Пока Джон работал, а Ева лечила вора, которого муж принес назад, видимо в порыве милосердия и жалости, Саманта довершила готовку завтрака, начатую мужем, затем отнесла еду для Ларгре, который отчего то сторонился костра, подала завтрак Еве и сыновьям, и сама села вместе с Рут. Рут предстояло объяснить, что с ней будет теперь. Это был тяжелый разговор, и Саманта пожалела, что так и не завели кошку о которой просила эта маленькая девочка. Теперь кошку в ближайшие несколько лет она вряд ли заведет.
Когда к костру пришел Джон, солдаты Гвардии объявили о старте колонны. Путь в Гадару после всего того, что случилось и закончилось - должен был быть продолжен.

Кузнец поставил перед ним на землю миску с кашей и кружку с водой. Словно перед собачонкой. Лудде уставился на серую склизкую жижу, от нее шел легкий парок. Горячая, свежая, пускай и без масла. Он уже не помнил, когда в последний раз ел что-либо горячее. В пути из Эрендола Канутус перебивался объедками и ворованными исподтишка кусками. Вор из него был никудышный, потому в последние две недели он все чаще не мог уснуть, корчась на холодной земле, пытаясь зажать пустой желудок руками, чтобы в нем прекратились колики. Пробовал жевать сорванные по пути с дерева веточки, но кора за зиму стала сухой и горькой. Низведенный до посасывания ледышки, чтобы хоть как-то обмануть чертово нутро, Канутус и полез за чужим добром, за что оказался жестоко бит. Поэтому раздумывать над приглашением Лайта бывший почтенный гражданин не стал и тут же грохнулся на колени, едва не нырнув носом в поданную ему еду. Он глотал жадно, чувствуя, как немеет от жара обоженный язык и горит горло. По щекам Канутуса текли крупные слезы, не то от боли, не то от жалости к себе. Закончив, он вылизал миску и повозил пальцем по краям, тщетно пытаясь добыть с блестящего дна еще кусочек. Плошка была еще горячая, и он прижал ее к груди. Семья кузнеца копошилась у костра. Лудде смотрел на них исподлобья, швыркая носом. Чертов наемник куда-то запропастился, но Канутус знал – он здесь, должно быть наблюдает за ним. Злость на приветивших его людей, которые спасли его от солдат, привели ему на помощь магичку и даже дали поесть, была острой. Им было тепло и сухо, у них были еда и деньги. И он им был противен. А все почему? Все из-за растреклятой судьбы, что ни с того ни с сего повернулась к мастеру Канутусу задом. Если бы Лудде был философом, подобно своему почившему приятелю Гераклимусу, то он наверняка бы узрел в своих злоключениях закономерность. Но мысль Лудде, заточенная на предпринимательство больше, чем на высокие материи, до этого вывода не дошла. Он обиженно бурчал себе под нос что-то неразборчивое, когда кузнец вдруг вспомнил о своем новом подопечном.
- Кака ж у меня лошадь, кормилец?! – искренне изумился бывший столичный житель, - Была у меня таверна, да и ту отняли проклятые варвары, - то, что «Хряка и бабочку» конфисковало государство в наказание за пособничество харматанским шпионам, память Лудде изящно похоронила, - Жена бросила, зачем я ей без крыши над головой. Детушек не нажил. Отца и мать схоронил. Один я на белом свете. Вот, рубашечка на теле – все имущество. А звать меня Лудде. Канутус. Почтенная была, я вам скажу, господин кузнец, фамилия. Авернские пивовары. Три, нет, четыре поколения! – последнюю фразу Лудде провозгласил уже с телеги, куда немедленно забрался, чуть заслышав разрешение Лайта.
- Кому теперь мое пиво надобно… - продолжил свои излияния Канутус, - Вот доедем до юга, там люди богатые. Тиверийцы, говорят, понаехали. Может, опять дело открою. А что, отец, что за беда с твоей девчушечкой? – по-дружески и даже как-то сочувствующе поинтересовался Лудде, - Али захворала?

Мужчина имени, которого арийка не знала, да и не желала узнавать, запрыгал от совершенного магом чуда, начав её безмерно благодарить. Пропитались ли из-за этого Градич к нему симпатией? Нет. Отнюдь этот человек заставил арийку принять ещё более отстраненный вид. Помогла она лишь по просьбе Джона, не более. Интуиция подсказывала – скользкий тип. Однако услышав в бодрой речи мужика про мальчишку, губы арийки дрогнули и тут же вытянулись в тонкую линию. Синие глаза строго зыркнули на некогда больного и тут же отвернулась.
Судьба мальчика была в руках гвардейца, и скорее всего ребенка уже не было в живых. Во всяком случаи арий отключил в этом вопросе свою человечность, оправдываясь долгом служить государству.
Кузнец  же пригласил её к костру, сам куда-то ушел, весь загруженный и чрезмерно серьезный. И это понятно, ведь такая новость на него обрушилась, и принять так сразу правду… очень трудно. Арийка попыталась на миг вспомнить, а как же она покидала родной дом? Чего боялась и чего хотелось? Отец хоть и прослезился, но был рад, что дочь смогла  добиться более высоко положения в обществе. Нет-нет, он не был меркантилен, но долги душили… Просто
обстоятельства. Но что же чувствуют простые люди? В чьих помыслах нет мыслей о статусе, власти, деньгах?   Живя уже долго время, люди не переставали удивлять Градич, и Джон, его семья  не были в этом исключением.
Ева не собиралась отказываться от ужина,  плата есть плата, более того она была ужасна голодна. Кивнув, темноволосая женщина присела напротив Саманты, рассматривая её сквозь языки пламени, а после взгляд перешел на ещё одного незнакомца, который чуть отстранился от костра. Ева могла лишь гадать, она ли причина столь явной скрытности, однако как успела заметить женщина, этот человек был другом или же работником Джона, а значит не стоит воспринимать его как «чужого».
Лекарь поблагодарил Саманту за еду. Принимая тарелку с завтраком, хоть и в полевых условиях, но все-таки с благородством и должным станом, арийка с толком и расставкой  все съела, наконец, ощутив насыщение.
И вот был дан сигнал к продолжению пути, Ева взглянула на девочку… как  вдруг мышцы напряглись, а вены на шее вздулись. Веки медленно, как будто в трансе, закрылись. Словно в тумане, арийка слышала голоса, отвечала им, рассказывала о рожденном Арии Мага Огня и чести  самой привести её в школу. Это предложение было одобрено.
Очнувшись, Ева коснулась виска от легкой головной боли, все-таки телепатия вызывала мигрень.
«Как всегда, не хватает сил… Хах…»
Ева вздрогнула, когда Джон подошел, женщина встала и уставшими глазами взглянула на старого знакомого.
- Я заберу Рут, Джон, я отвезу её в Школу Четырех Стихий и сделаю всё, что в моих силах, чтобы твоя дочь получила должное обучение и была в безопасности.
Ева посмотрела на девочку.
- Рут…, - она крепко держалась за отца, - Ты ведь помнишь меня? Я  - Арий, который вылечил твоего отца. И теперь, ты сама можешь творить чудеса, - Ева говорила с улыбкой, искренней и очаровательной, -  Но, чтобы творить их правильно,  нужно учиться… Ты понимаешь это?
Ева ждала от малютки реакции, но тут же посмотрела на Джона, словно он должен был дать понять своей дочери, что она та кому Рут может доверять.

Собираемся так собираемся. Ларгре согрелся, высох и потому мог заняться погрузкой. С горном пришлось слегка повозиться: вычистить от углей, подождать, пока остынет до приемлемой температуры, разобрать и аккуратно сложить в телегу. Со всем этим наёмник справился без посторонней помощи, позволяя Джону разбираться со своими семейными делами. Не надо его отвлекать, у него в жизни наступил коренной перелом, насколько мог судить Ларгре. Следом за горном в телеге оказалось и всё остальное, в том числе и орудие покарания воров - кузнечные клещи. На самом деле весьма хорошая альтернатива оружию, а ведь ещё можно сделать разных размера и веса. Вору повезло, что у Ларгре в руках оказались относительно маленькие и лёгкие.
Закончив с погрузкой, наёмник вернулся к своей лошади. Жива, здорова, готова к длительному пути. Всё как и раньше. Колонна двинулась, давно пора, на самом деле. Походы наёмник переживает достаточно легко, он привык, но деньга карман совсем не тянет в прямом смысле, пора бы и заработать. Теперь он работает с Джоном и потому деньга должна появиться. Хороший наёмник менее удачлив, нежели хороший кузнец. К тому же, именно у кузнеца наёмник и покупает своё оружие, именно к кузнецу идёт, если сломался меч, либо если он затупился. Похоже, надо было открывать свою кузню, а не бездумно махать мечом. Но, увы, боец из Ларгре хороший, а предприниматель никудышный. Да, считать и писать умеет, но вот просчитывать, так сказать, политику своего дела он уже не умеет. Нанимается хаотично к кому попало, потому и без денег, до сих пор без прикладывания руки к лицу не может вспоминать то нападение на монахов. О том, что он там был, хотя бы никто не знает. Вот и ладно, не будет он никому об этом рассказывать. Как ни странно, стыдно. Стыдно за идиотизм как свой, что согласился, так и других. За нападение на монахов не стыдно, это просто работа, ничего личного и оккультного.
Ларгре ехал впереди телеги Джона, но регулярно поглядывал назад. Странно как-то на душе. Он обещал Джону защищать его семью, а тут такое. Да, Ларгре не виноват, да и нет ничего плохого в том, что произошло. Есть вещи, которые никто не в силах победить, с ними можно только смириться. Смириться с этим необходимо и, если понадобится, Ларгре окажет Джону любую посильную помощь. В том числе и психологическую.

Столица Юга встретила эрендольских беженцев угрюмо – люди на улицах озирались на чужаков, что-то нашептывая друг другу, те, что побогаче, презрительно смотрели на оборванных и голодных пришельцев. Хлипкие телеги, тощие кони, испуганные дети, прижимающие к груди свертки с пожитками – людская река текла через городские ворота. Медленно, неохотно, но все же принимая своих менее удачливых соседей Гадара брезгливо отворачивалась, ворча о былом. Лудде был разочарован – ни одного мраморного дворца, ни одной полуголой эльфийки. Аверну, по крайней мере, нельзя было спутать ни с одним другим городом – даже из самых вонючих трущоб было видно черные шпили Башни Смерти. А это… Больше шуму. Кузнец привез их на постоялый двор, щедро заплатил хозяину и на удивление Канутуса поместил его в отдельной комнате. Толстопузый трактирщик с широченными, словно лопаты ладонями, видом бывшего авенского землевладельца не вдохновился, но несколько раз надкусив выданные ему монеты, покрутив их в заскорузлых пальцах и покрякав, смолчал.
- Гляди мне, морда! – грозно зыркнул он на Лудде, провожая взглядом своих гостей, - Что пропадет – шкуру спущу.
Канутус согласно покивал и юркнул вслед за кузнецом. Пока Джон устраивал своих, он успел проверить всю скромную обстановку своей комнаты и оценить ее рыночную стоимость с учетом износа. Кузнец заявился к нему со стуком, будто к господину.
- Чего только не умею, отец! – всплеснул руками Лудде, - Читаю, считаю, пишу, книги учетные вести могу, всему обучен. Все по щедрости покойного родителя, широчайшей души был человек, - отец Канутуса действительно позаботился регулярно пороть отпрыска, имеющего склонность отлынивать от воскресных уроков подслеповатого дьячка из местной церквушки, которого детвора прозвала Хариусом. Старичок то и дело засыпал прямо посреди урока, криво писал дрожащей рукой по деревянной дощечке слова Создателя, перевирая стихи, но все же умудрился донести до своих подопечных основы грамоты.
- Мне б в контору к эльфийским господам, вот уж я бы им помог! – чистейшей лазури мечта Лудде, пристроится к жирненькому коммерсантскому бочку остроухого народа.