Дунгар-Керим

Рассвет просочился в сумрак шатра вместе с утренним ветром, что стелился по земле, и от его дыхания пологи несколько раз громко хлопнули о деревянные шесты. Снаружи протяжно и тоскливо заголосил мул, которого тянули куда-то за поводы, но он упирался всеми ногами. Весь Дунгар-Керим жил так с тех самых пор, как они вошли сюда почти бескровно — испуганный насмерть гарнизон бежал почти полностью, куда-то вглубь страны, на верную смерть под саблями султанской гвардии и наемников, которым щедро отсыпали золота, когда в Сафре узнали о приближении армии из Дунгара. Так жила крепость, которую считали опорой султана, камнем, о который разбиваются степнячьи орды, волной накатываясь на золтистый берег благословенной харматанской земли. Его называли Засовом, но дерево давно сгнило, а металл оковы разъела песчаная ржа, превратившая сталь в труху, и потому они сейчас здесь.
Это была легкая, бескровная почти победа — если не считать одного единственного воина, который первым делом бросился в гарем местного начальника, который бежал, как шакал, поджав хвост и бросив на милость их орде своих жен, детей, всю прислугу и рабов. За изнасилованную там же молодую жену этого начальника Джехангир приказал вспороть собственному воину брюхо и повесить на одиноком сухом дереве за воротами — в назидание и предупреждение. Суховей из степи три дня разносил по окрестностям трупный запах, пока тело не сняли и не бросили кружившим все это время у стен шакалам. Тоже — в назидание. С момнта казни занятый Дунгар-Керим жил тихо, и многие жители поспешили убраться из крепости следом за теми, кто должен был их охранять. Какая-то часть осталась, но никто не смел притронуться к ним пальцем. Сдержанное недовольство тем, что им не дали взять свое, как бывало до этого веками, он ощущал на расстоянии, но Джехангир понимал, что если собирается войти в Сафр и посадить свой род подле султанского трона, последнее дело позволять своим воинам пить кровь тех, над кем им потом придется властвовать. В этом он был солидарен с Амису, оценившей такое решение, хотя он и сомневался, что Жемчужина будет столь же милосердна к обитателям высоких дворцов Сафра, которые когда-то смтрели равнодушно на ее падение и смерть ее единственного сына. Он ее понимал. Поймет и народ. Народ любит, когда льется кровь благородных.
— Ага хан, — в шатер кто-то заглянул, но против света ничего не было видно. Джехангир поселил в крепости Амису, Нураман и ревалонскую принцессу со всеми слугами, других женщин с детьми и раненых со стариками, тогда как сама армия по-прежнему стала лагерем под крепостными стенами. Он больше всего опасался, что кто-то произошло в крепости, но, выслушав посланца, только непонимающе нахмурился.
— И кто они - неизвестно?
— Едут без гербов и цветов, ага хан, — покивал воин, поправляя перевязь с саблей. — Разъезды на расстоянии двухсот шагов сопровождают их от самого распутья. Убить их? — спросил сотник после паузы, но Джехангир отрицательно мотнул головой.
— Нет, пусть едут. Пустите их в лагерь, пусть посмотрят, есть ли у них оружие. Еслиесть, отберите все и проводите в крепость. Я встречу их там.
То, что без опознавательных знаков могут путешествовать лишь те, кто не хочет быть узнанным, было понятно. А кому не захочется выдавать себя в такие времена, рядом с чужой армией, ведущей войну? В дипломатии он смыслил мало, но чутье подсказывало, что убить этих людей — лишиться чего-то важного и стоящего, и то, что незнакомцы направлялись явно именно сюда, зная, что стало с дунгар-Керимом, только добавляло в том уверенности.
Отправив в крепость одного из воинов, чтобы привел во внутренний двор Керима Амису, Джехангир вышел к воротам, прищурился, глядя в подернутую сизой дымкой даль, от которой поднимался исчезающий ночной холод. Небольшой обоз и несколько конников двигались по старой дороге, что вела на восток,в сторону Сардага и пограничных крепостей старого Харматана, что был до того, как его владения расширились до степной границы и уперлись в Дунгар. Это не было похоже на движение простых заблудившихся путников. Последние недели все обозы и люди двигались только с запада на восток, и никогда — обратно, ибо это был путь навстречу войне и смерти.

Дунгар-Керим

Амису явислась быстро, и он не удивился. Он и сам бы не остался равнодушен к вести о том, что к ним пожаловали гости, тогда как несколько недель до этого люди только и делали, что бежали прочь, завидев издалека пыль, поднимающуюся в небо из-под копыт их коней.Джехангир коротко кивнул женщине и снова уставился на дорогу, скрестив на груди руки. Незваным гостям предстояло пройти через ровный проход из обнаживших оружие воинов, каждый из которых готов при первом же намеке на опасность отрубить заявившимся к ним обе руки, если у тех возникнет желание схватиться за сабли. Высоко стоящее в небе солнце блеснуло на богато украшенных ножнах, выходит, это не нищие, бегущие от войны, заблудшие в степи и волей случая нашедшие дорогу именно к ним... впрочем, Джехангир бы все равно не поверил бы в такой рассказ, как не поверил бы и в то, что это просто случайность. Сейчас, когда на волоске висит судьба самого Харматана, немало должно найтись охотников примазаться к их вероятной победе — посланцев с востока он ждал давно, еще тогда, когда весть об их победах полетела в сторону белостенного Сафра, но до последнего его терзали сомнения, что кто-то изних решится.
Было достаточно увидеть лица посланцев, чтобы понять, что все-таки они решились. Только у высокородных может быть такой прямой взгляд, открытый и внимательный, только кто-то из высоких семей Харматана может, не боясь, прийти к нему в такие времена и без страха смотреть в лицо. Большая часть посланников с опаской смотрели на воинов, кольцом вставших во дворе с обнаженным оружием, но двое из них - старец, чье лицо избороздили морщины, и юнец, озиравшийся по сторонам с подозрительностью воина - эти двое шли с высоко поднятыми головами, выходит,шли не на поклон.
Он молча поймал взгляд Амису, по которому было легко прочесть, что опальная валиде их узнала.
— А говорят, что ветер ныне дует только с запада на восток, — Джехангир положил руки на бедра, разглядывая страрика и юношу, которые вышли вперед и остановились в нескольких шагах от них с Амису. Во взгляде старца читалось любопытство, и вместе с тем едва заметное опасение, а еще - решимость, и о цели этой решимости им еще предстоит узнать. — И что за нужда может погнать песок против ветра? Назовитесь, незваные гости, а потом отвечайте, зачем вы пожаловали в мой лагерь?
Повисло недолгое молчание, которое нарушали только хлопающие на шестах стяги Хурри и Арайди.
— Неужто султан Захир ищет мира? — он чуть усмехнулся. Невозможное предположение. Скорее солнце падет на землю, чем уверовавший в свою избранность человек пойдет к кому-то на поклон. Благодаря Амису он теперь неплохо представлял себе нынешнего султана.
Старик склонил голову в белом тюрбане, остаточно низко, чтобы выразить почтение, но недостаточно, чтобы быть подобострастным. И где-то за спиной напряглись его воины и Доулат, обнаживший меч с тихим скрежетом ножен. Но на лице старого человека не дрогнуло ничего.
— Нет, ага хан, султан Захир не ищет мира и не станет искать. Потому именно я пришел сюда, через пустыню, дабы принести тебе и тебе, о Амису, досточтенная жена покойного Джангира, слово Хаамлиннан и других, что еще помнит имя твоего мужа и тех, кто истово скорбел о смерти наследника Шатхи. Мое имя Уман, из рода Хаамлиннан, меня прозывают Звездочетом в Сафре, а это мой родич, Надир, один из тех воинов, которыми гордился в прежние времена Великий Харматан. Дозволите ли вы мне говорить?
Он чуть наклонился вперед и замер, испрашивая разрешения, но глаза его смотрели на Амису. Джехангир повернул голову к валиде, от чьего слова сейчас зависело, повиснет ли Уман Хаамлиннан на тот самом сухом дереве за воротами - или нет.