Гостиную нового дома Сольвейг обставила старательно и уютно. Окна выходили на юго-запад, и поэтому в комнате всегда было светло. Горшечные цветы чувствовали себя на их подоконниках очень комфортно. Посаженные летом  фиалки цвели до сих пор. Солнечного света хватало и для цветов, и для тех, кто находился в этой большой комнате. Тяжелые портьеры закрывали окна лишь по ночам. Пол устилал ковер, на котором были вытканы времена года, плавно переходящие одно в другое. Стену украшала большая картина, изображавшая  Битву Четырех Стихий. Множество сражавшихся людей изображалось на ней, но, если приглядеться, можно было заметить Асвальда Рейнеке. Крошечная фигурка мага в черных перчатках насылала на неприятеля огненного дракона, сотворенного магией. Рядом с камином стоял небольшой диванчик с изогнутыми ножками и два кресла напротив него. На резном столике, устланном вышитой кружевной салфеткой, покоилась корзина со свежими фруктами, рядом с ней - маленькая  вазочка  с имбирным печеньем, которое Сольвейг любила выпекать сама. Но самым примечательным в гостиной был камин. Огромный, жаркий, он мог бы показаться адским жерлом, не окружай его спокойный бюргерский быт. Полку гигантского камина украшала бронзовая статуэтка легендарного Авеля Кетцера, с магическим посохом в руке, а по обе стороны от нее, во всю длину полки, располагались две друзы горного хрусталя. Когда камин горел, эта вся эта композиция смотрелась очень эффектно и, в какой-то степени, даже волшебно. Сольвейг нравился камин. С ним комната напоминала гостиную в доме Рейнеке.
В столь поздний час Сольвейг сидела в кресле с книгой, накинув белый пуховый платок поверх ночной рубашки. Арийка уже собиралась было пойти спать, когда рядом с ней открылся портал. Сон сняло как рукой.
Это явился Асвальд. Красные штаны были необычайно нарядными. Сольвейг сразу догадалась, что Рейнеке прибыл после какой-то очередной разведовательно-истребительской миссии. И ему было что рассказать.
- Я, видишь ли, только что собственными руками, без всякой магии прибил одного барона.
Не скрывая удивления, она выслушала ария. До этого ей мельком доводилось слышать об отце Эбельта, жестоком и бессердечном человеке. Сольвейг встала с кресла, взяла Рейнеке за руки и развернула их ладонями вверх.
- Вижу.- С улыбкой произнесла Сольвейг. - Собственными руками. Эбельт -  хороший мальчик. Порядочный, верный. Он заслужил. Его отец –тоже.
Рейнеке молодец. Поступил правильно. Великодушно.
Сольвейг обхватила шею мага руками и поцеловала его. Война была некстати и Сольвейг успела соскучиться.
- Разумеется, мне не терпится все услышать. Но, может, сначала поешь? У меня в подвале есть отменный окорок, сегодняшняя каша и недурной квас. Вино тоже отыщется.

Сольвейг спешно зажгла свечи канделябра, закуталась в свою шаль и проследовала в погреб. На большое серебряное блюдо она положила кусок окорока, горшочек каши, несколько копченых колбасок  и жбан кваса. Вина у Сольвейг обычно не водилось, но для Рейнеке всегда был припасен графин дорогого красного. Его она тоже поставила на импровизированный поднос. Хотела взять еще и карамелизированных груш, но тогда бы донести все это было невозможно. Решив, что за десертом можно заглянуть повторно, она вернулась в гостиную.
- Вот.- Сказала она, поставив еду на столик и отодвинув чашу с фруктами.
Сольвейг заметила, как Рейнеке смотрел на картину, и подошла к ней.
- Я не большой ценитель искусств, но тут не могла устоять. На ней ведь ты изображен. Вот здесь –Сольвейг показала пальцем на фигурку. – Поразительно. И очень похоже. Тоже в перчатках.
Картина ее очень умиляла. Привыкшей к битвам и шпионским вылазкам арийке было удивительно видеть столь тонкую работу, изображавшую ария. И не просто ария, а Асвальда. Точно такого же как в жизни. Только на картине он был таким маленьким, что с легкостью бы мог уместиться на ладони.
Проведя пальцем по лицу изображенного на картине Рейнеке, Сольвейг вернулась к Рейнеке настоящему и села рядом с ним на диван.
Ночь была холодная, а сюртука на Асвальде не имелось. Знать бы, где тот нашел свой конец.
Совсем арий себя не бережет, весь в работе.
-  Это убийство было поистине добрым поступком. И не говори мне, что это не от чистого сердца тобой творилось.  Что до Эбельта – можешь не волноваться, он будет избегать ошибок. При таком-то отчиме! – Сольвейг перевела взгляд на окорок. – Наверное, следовало его разогреть. Принести шампур? 
Она знала, что ни шампур, ни пламя в камине Асвальду не было нужно, для того, чтобы что-то разогреть. Тем не менее, подобный вопрос соответствовал случаю. Сольвейг любила смотреть на магию Рейнеке, даже в простых бытовых ситуациях.

- Красота – понятие довольно субъективное.
Откинувшись на спинку дивана и сложив руки на груди, Сольвейг с одобрением смотрела на трапезничающего Рейнеке.
- Ревалон тебя ценит. Именно за поступки. Что до картины – должны же быть у отчизны герои, вдохновляющие на подвиги новые поколения магов и простых смертных.
Асвальд облизывал пальцы. Сольвейг покачала головой. Она не была против, но предпочла бы, чтобы руки его были чисто вымыты. Ее не радовала мысль о том, что он сейчас вместе с пищей поглощает чешуйки кожи удавленного дворянина, наверняка оставшиеся на веревке, впивавшейся в кожу ария.
- Ну да. Долг.
Признавать за Рейнеке какие-то человеческие чувства было бы все равно, что обличать в нем слабости. В глубине души Сольвейг все равно знала: Рейнеке гораздо добрее, чем привык казаться. Впрочем, даже в своей скрытности он был прав.
- Времени у ариев предостаточно, даже если оно предоставляется нам государственными лекарями взамен на долгую и честную службу.
Арийка встала и прошлась по комнате. Уже который раз Рейнеке приходил, убеждался, что у нее все в порядке и уходил вновь. «Война», «долг»  -вот что приходилось ей слышать. Не сказать, чтобы Сольвейг не нравилась тихая жизнь в достатке и уюте. Но трудно было назвать такую жизнь спокойной до тех пор, пока она не убеждалась, что Рейнеке выжил после очередной военной разведывательной миссии. Вопреки стараниям врагов, коих у главы разведки было предостаточно.
- Мне здесь хорошо, Асвальд. Ты знаешь, я никогда так не жила …
Пора бы уже ему уйти на пенсию и жить здесь же, разделив с ней этот покой и уют.
Сольвейг вернулась на диван. Видя, что Рейнеке почти расправился с окороком, она придвинула к нему ближе колбаски и жбан кваса.
- Но я воин. Хороший воин. И мое место рядом с тобой, я полагаю.
Когда-то Рейнеке назначил ее своим телохранителем. Было бы хорошо ему вспомнить об этом сейчас.

-Самое ровное построение - парадное, а я вам не какой-нибудь площадной маршал, который если когда и был активистом поколения или хотя бы месяца, давным-давно вышел в тираж, то есть, выражаясь буколически, обделался и интеллектуально подох.
Витиеватые рассуждения Рейнеке как всегда были богаты выразительнейшими метафорами. Сольвейг искренне рассмеялась.
- Ну что же мне остается делать, если я тебя так редко вижу. Хоть на маленького нарисованного Рейнеке погляжу,  да порадуюсь. Именно благодаря своей легендарности, попавшего на эту картину и радующего меня своим неизменным присутствием в этой гостиной.
Сольвейг предпочла бы присматривать за Асвальдом. Само это уже сделало бы жизнь Эбельта на порядок безопасней.
-  Понимаю. Он контролирует себя и потому - уникален. Последить –послежу.
Видно, решив раздосадовать ее еще больше, Рейнеке запечатлел поцелуй на ночной рубашке Сольвейг. Тот отпечатался довольно заметным жирным следом и ароматом приправ.
Наверное, арийка сильно сосредоточилась на этом жесте, поэтому даже не заметила, как голова Асвальда мирно легла на ее колени.
Рубашку все равно нужно было стирать. Эта мысль промелькнула механически и показалась необязательной, поэтому быстро вылетела из головы. Зажав в ладони кружевную бахрому манжета, Сольвейг основательно вытерла рукавом рот ария, завершив сие действо поцелуем.
- В твоей коварности я даже не сомневаюсь. Возможно, даже верю в то, что мне не следует никуда идти. Вот только остался бы ты здесь…
Пальцы Сольвейг гладили волосы Рейнеке.
- И я бы даже не напоминала тебе о том, что ты препятствуешь осуществлению прямых обязанностей своего телохранителя.
Вполне возможно, она могла бы помочь Рейнеке решить его вопросы быстрее и эффективнее. Хочет того он или нет. Больше всего Сольвейг беспокоил недостаток информации. Она не знала, какой вихрь событий на этот раз уносил от нее ее Асвальда. Не знала, чего следует ожидать завтра. Случись что-то с Рейнеке - и Сольвейг бы не ведала об этом. И не смогла бы помочь.
Нет. Думать об этом не хотелось. Слишком страшно было от неведения, усугубляемого постоянным ожиданием. Лучше было бы воспринимать их разговор не как получение стратегически важных сведений, а как беседу. Обыкновенную беседу у камина.
- Расскажи мне, что сейчас происходит в мире. Кроме войны - о ней все знают. Мне интересна ее теневая сторона. Расскажи, что происходит у тебя и куда ты собираешься направляться.

Сольвейг внимательно слушала все, о чем ей рассказывал Рейнеке. Возможная смерть наследников барона фон Эренда создавала большие риски для безопасности всего Ревалона. Эрендол  граничил с Харматаном, и именно в направлении Эрендола совершалась большая часть нападений. Жители княжества и его солдаты регулярно сдерживали атаки харматанцев, не пропуская их вглубь страны. Убийство наследников с большой долей вероятности могло оказаться провокацией со стороны Харматана, пожелавшего ослабить западные рубежи Империи. Рейнеке выбрал правильную позицию в этом вопросе.
Что касается святой магии со святыми магами – тут все было гораздо сложнее.
- Знаешь, я никогда не была особо религиозна. Хорошо учила историю, помню, сколько крови пролили патриархи Ревалонской церкви, как пытались подмять под себя Императора и получить безраздельную власть в стране. Как долго не могли свыкнуться с тем, что Ревалон, стараниями Императора, стал светским государством, отодвинув церковников далеко на задний план.
Церковь, желавшая распоряжаться умами людей через страх и смирение перед Создателем, - она всегда видела в нас угрозу. Арии, стоящие на службе Императора,  должны были представляться чужеродными, отдаленными от Создателя, чтобы люди, осознавали свое духовное превосходство над нами. И боялись гнева Создателя, транслируемого священниками, больше, чем боялись бы силы ариев. Наверное, поэтому священники учат, что у ариев нет души.
Сольвейг была уверена, что душа у ариев все-таки есть.  Ведь если бы у них не было души, не было бы и чувств. Они были бы как животные, которыми руководят инстинкты. Арийка верила в свои чувства больше, чем в святое писание. Потому, что чувствами она была наделена от рождения, а писание выводили люди, пером по пергаменту.
- Да, Асвальд, я в Него верю. Но я не верю в то, что Он мог дать людям неограниченную для распространения магическую силу, зная, как те ею могут распорядиться и, скорей всего распорядятся. Я не знаю что это за магия, насколько она свята на самом деле. Но ее носители опасны для нас. Их сила способна передаваться безгранично. И я опасаюсь того дня, когда эта сила станет противовесом силы ариев и власти Императора. Политическим противовесом.
Будь очень осторожен с ними. Сдается мне, они уже желают увидеть тебя принесенным в жертву своему «богу».  А их «бог» ходит в человеческом теле. И его влияние на людей растет с каждым днем.
Собственные слова пугали Сольвейг, хоть она и знала, что они правдивы.  Она крепко держала за руку Асвальда. Ее лицо склонилось над арием, волосы падали вниз, укрывая его темным шатром.  Сквозь волосы неярко мерцало пламя камина. Ей было тепло и комфортно рядом с Рейнеке. Так, что ее монолог стал казаться ей страшной сказкой на ночь. Реальность была слишком сурова, чтобы о ней говорить, и поэтому Сольвейг просто молчала, наслаждаясь редкими минутами совместного покоя.

Слова Рейнеке были полны мудрости, как и всегда. Сольвейг слушала их, слушала сам голос.  Он умел убеждать и успокаивать, поэтому искать нити логики, связывавшие слова воедино даже не хотелось.
- Немного времени? А я надеялась, что ты в коем-то веке отоспишься. - В глазах Сольвейг мелькнул отблеск огня. - В радость, вдоволь, по-человечески. Но ты слишком хитер для этого, как я посмотрю.
Сольвейг пригрелась у очага, да и Рейнеке устроился достаточно удобно, поэтому встать с дивана у нее получилось только со второго раза. Она взяла руки ария в свои и, медленно потянув на себя, подняла его.
- Что бы ты ни задумал, искушенный стратег, здесь для этого найдется место более подходящее.
Бутыль вина стояла пустая, поэтому Сольвейг взяла со столика жбан кваса, а затем потушила огонь в камине. Освещая путь канделябром, она повела своего гостя наверх.
- Это  - спальня. - объявила она, войдя в комнату. Конструкция дома была такова, что дымоход гостиной проходил вдоль одной из стен спальни, прогревая комнату. У противоположной стены в спальне находился другой камин. Таким образом, в зимние вечера эта комната практически никогда не была холодной: погасив огонь, горевший в гостиной днем, можно было зажечь пламя в камине уже прогретой спальни на ночь. Расточительство, возможно, но только не для тех, кому предназначались подобные дома.  Сольвейг, привыкшую к жаркому климату Харматана, подобные инженерные ухищрения приводили в восторг. Сухие поленья, приготовленные на ночь, уже ждали своего часа в очаге.
Просторная комната выходила на сад полукруглым эркером. У окна находилась встроенная скамья, выполнявшая одновременно роль подоконника, мягкого дивана и сундука.  С обоих ее концов располагались две группы небольших подушек, расшитых цветами. Очень удобное место, как для уединенного чтения, так и для любования садом.
Пол был застелен молочно-белым ковром, над чистотой которого трудились специально приглашаемые раз в неделю прачки. Стены украшали зеленые с золотом гобелены, тоном темнее были шторы из сплошного зеленого бархата с тяжелой бахромой. Посреди комнаты стояла высокая, широкая и очень удобная кровать. Ее пологом служила та же ткань, из которой были сделаны шторы, только на ней был вышит цветной узор из хрустального бисера. Кипельно-белые кружевные подушки, одеяло и простынь были укрыты теплым покрывалом, сшитым из невероятно пушистых козьих шкур. Покрывало тоже было белым и со стороны казалось, что кровать завалена снегом.
Сольвейг поставила на прикроватную тумбу нетронутый квас, полагая, что в нем возникнет еще нужда.  Затем повернулась к Рейнеке. Взяв лицо ария в ладони, она посмотрела в его глаза, искренне радуясь моментам счастья, которые им дарила судьба. Мгновением позже, Сольвейг скользнула руками вниз по шее и, остановившись на груди,  принялась расшнуровывать его рубаху.
-  Тебе идет красный. И белоснежная рубашка к лицу. Но, все же, здесь и сейчас они лишние. –Сольвейг говорила шепотом, словно боялась разбудить так вовремя заснувшие в его голове мысли о долге и службе родине.

Домашний быт, комфорт, интерьер. Вещи слишком скучные и привычные для того, чтобы уделять им особое внимание, если только ты не был мажордомом, любителем устраивать светские приемы или же избалованным себялюбцем-домоседом. Сольвейг не отличалась особым гостеприимством, она также не была изнеженной барышней, привыкшей к шелковым подушкам. Этот дом был для нее источником большой ответственности. Во что бы то ни стало, Сольвейг решила сделать его именно тем местом, которое бы дарило настоящий уют, тепло и ощущение безопасности для самого главного человека в ее жизни. Да, Рейнеке не знал покоя, все время был в работе и в опасности. Краткие часы отдыха должны были наполнять его силами и привносить покой в его душу. Именно поэтому Сольвейг с большой скурпулезностью подбирала цвета и фактуры тканей, формы и материалы мебели. Именно поэтому изводила она служанок, добиваясь идеальной чистоты и свежести в помещениях. Потому, что он заслужил покой, уют и наслаждение простым бытом.
Откинувшись на облако пушистых шкур, Сольвейг подгребла их руками и, запрокинув голову, уткнулась лицом в теплую мягкую шерсть. Так хорошо бывает только во сне. Лишь объятия крепких рук подтверждали реальность происходящего. Обняв Асвальда за плечи, арийка покрывала поцелуями его лицо, грудь, шею и, остановившись губами на сонной артерии замерла. Она любила слушать биение его сердца. Когда Рейнеке уходил на очередное задание, Сольвейг неизменно опасалась за его жизнь. Этот страх порой становился навязчивым, всеохватывающим, он бушевал в ней и не стихал до тех пор,  пока Асвальд вновь не являлся победителем из очередной рискованной миссии. И тогда она прижимала его к себе и слушала, слушала без конца этот ритм, более двух сотен лет опровергающий свою подвластность смерти. Стойкий, бодрый, неизменный. Он вселял в нее силы, заставлял чувствовать себя легкой, как теплый летний ветер,  и сильной, как морской шторм. Он дарил ей уверенность в том, что она всегда сможет защитить его от всего мира.
- Ты прав, это иллюзия. Реальны только мы с тобой.